Кабаре

Смешно, но почти все женщины тура спят, обложившись мягкими игрушками. На ощупь штуки потрясающие, но лично я все равно никогда не стала бы спать с такой штукой в обнимку. Спать надо или самой, или с мужиком или… в последние дни я спала с Шумахером. Ажурному коту надоели уже и Дмитрий и Валентин, и по ночам он начинал шкребстись под нашей дверью, чтоб я впустила его в купе. После этого Шумахер важно запрыгивал ко мне на подушку, вытягивался на полпостели и принимался урчать. К Ринке он с того случая с колготками больше не подходил. Обиделся. На шее у него частенько красовался Димкин бандан с пришпиленной к нему запиской, цивильно желающей спокойного сна, вроде: «Амазонкам – сказочных снов». Такая вот тайнопись. Особенно забавно было, что Ринка всякий раз просила озвучить ей послание соседнего купе, считая, что пожелания приходят нам обеим.

Дверь за Дмитрием прикрывается и наши отражения зависают в двух половинках зеркала. Ринка уже – стервозная брюнетка с яркими губами, я – все еще не накрашенная улыбающаяся физиономия с взъерошенной стрижкой и заспанными глазами.

– Нельзя смотреть в одно зеркало, – наставительно замечает Ринка. – Примета дурная, в одного влюбимся.

– Знаешь, – говорю, – Если действительно влюбимся, то хоть в одного, хоть в десяток – без разницы. Триста лет всерьез не влюблялась… А хочется… Впрочем, сейчас как раз тот период, когда есть все шансы отрастить связь до привязанности.

Не то, чтоб мне захотелось поделиться с ней происходящим. Просто так сказала. Скорее самой себе планку ставила, чем Ринке душу открывала. Закалываю челку, принимаюсь рисовать глаза поромантичнее.

– Серьезно? – Ринка удивленно вскидывает брови, тут же замечает несколько лишних волосков и хватается за щипчики. – А я уж думала, ты у нас ацтек. Десять дней уже в одном купе живем, а о мужике не слова от тебя не слышала. Все больше о всех этих твоих биографиях. Прям некрофилка какая-то из тебя получалась. Мы с Димкой на эту тему даже пересмеивались. Ну, мол, с нами-то все понятно, а вот Марина что себе думает? Так и собирается, что ли, весь тур в одиночестве провести?

Как интересно! Они, значит, с Димкой про меня сплетничали… Она, ладно, а вот он, красавец, нафига такие провокации создавал. Любитель красоты сюжета, блин!

И тут понимаю. То ли по Ринкиным интонациям, то ли потому, что сюжет фильма «Кабаре» в голове резко замаячил. Понимаю, и ничего не могу с собой поделать. Поворачиваюсь, смотрю на нее расширенными глазами. Спросить – не спросить, не знаю… Впрочем, Ринка такой человек, и спрашивать не надо, рано или поздно приспичит и сама все расскажет. Жаль только, что поздно так приспичило…

– Ну что ты так смотришь? – не выдерживает она, разрываясь уже от желания выговориться. – Хочешь спросить, сплю ли я с ним? Да. Сплю. Ну и что тут такого?

Далее, все по сценарию «Кабаре». Черт бы побрал эти постоянные совпадения. Падаю на полку, хохочу, не в силах успокоиться.

– Ты спишь с Димкой? – повторяю неистово.

– Да. – Ринка, кажется, тоже уже все поняла. – Что ты смеешься? Да!

– Я тоже!

Смех. До слез, до абсурдных междометий, до потока кажущихся теперь комичными воспоминаний… И о записке на шее Шумахера, и о моем недовольстве Ринкиным панибратством, и о кратковременных наших с Ринкой попеременных исчезновениях, и о Димкиной скрытности, понятно теперь зачем им придуманной…

– Эй, с вами там все в порядке? – Димка стучится в дверь, вызывая тем новый приступ нашего хохота.

– Нет, – отвечаем хором, синхронно вытираем тушь под глазами, и снова хохочем, от этой нашей синхронности. – Мы сошли с ума. Отстань от нас! – кричу засранцу-Димочке, – Потом увидимся…

Ринка всхлипывает в поддержку. Непонятно, не то от смеха, не то впадая вдруг в меланхолию…

Вот такая, блин, вечная молодость. Помню, что смеялась я тогда вполне искренне, а обиды совсем не было. Может, появилась бы, по спокойным размышлениям, да на спокойные времени не хватило. Сначала я Ринку успокаивала, потом цирка, нами с ней устроенного, стыдилась, потом Димку утешала, а потом… Потом не на кого уже стало обижаться, и уже Ринка меня успокаивала, уговаривая не брать на себя лишнего.

* * *

Обиды не было, а месть действительно имела место. Это только звучит страшно – «месть». Схожее со словом «смерть» звучание заставляет внутренне содрогнуться. На деле же, все происходило истерично, но довольно безобидно. Вот если б сценарист, пишущий наши жизни, тем и ограничился…

НПВ