Кабинет фей

Ах, никогда не будешь
Спокойно жить, когда
                всем сердцем любишь;
Чуть счастье окрылит,
Я потерять его боюсь безмерно,
Вовеки мне не знать утехи, верно,
И от того душа моя скорбит.

Фортунат сочинил эти несколько строк, чтобы выразить свои чувства к королю, к полученным от него милостям, свой страх быть разоблаченным и вынужденным покинуть двор, где ему было лучше всего на свете. Королева же, услышав его, ощутила невыносимую боль.

— К чему мне так стараться? — тихо сказала она Флориде. — Что значит для этого неблагодарного честь нравиться мне, — он счастлив, у него уже есть возлюбленная, он пренебрег мною ради другой.

— Он в том возрасте, — молвила Флорида, — когда рассудок еще не властен над чувствами. Если позволите дать вам совет, Ваше Величество, то позабудьте этого ветреника, не способного понять свое счастье.

Королева ожидала иных слов от своей наперсницы и, бросив на фрейлину взгляд, полный ярости, направилась прямо в беседку, где отдыхал рыцарь. Она притворилась, что удивлена, обнаружив его там, и испытывает неловкость от того, что одета в утреннее платье, хотя на самом деле ее одежды были великолепны.

Фортунат хотел было удалиться, чтобы не причинять неудобств, но королева велела ему остаться и прогуляться с ней под руку.

— Этим утром, — молвила она, — я была разбужена пением птиц. Свежесть и прохлада поманили меня сюда, чтобы лучше их слышать. Как счастливы они! Им неведомы удовольствия, но и печали не омрачают их жизнь.

— Мне кажется, госпожа, — возразил Фортунат, — что и они полностью не ограждены от забот и волнений. Им приходится избегать смертельных пуль и силков охотников. Этим маленьким пташкам угрожают не только хищные птицы: когда лютая зима сковывает льдом землю и покрывает ее снегом, они умирают, не способные прокормить себя, и каждый год их ждет трудность в поиске новой любви.

— Значит, рыцарь, — улыбнулась королева, — вы считаете, что это трудность? А ведь есть такие, кто за год дюжину раз меняет предмет своих воздыханий. О боже! Вы, кажется, удивлены? Да неужто ваше сердце не столь непостоянно и до сих пор принадлежит лишь одной?

— Мне нечего ответить вам, госпожа, ибо я никогда не был влюблен; однако осмелюсь предположить, что коли это случится, то уж будет на всю жизнь.

— Вы никогда не были влюблены? — воскликнула королева, глядя на бедного Фортуната так пристально, что лицо его залила краска. — Никогда не влюблялись? И вы говорите это королеве, уже успевшей прочесть по вашему лицу и в ваших глазах, что вы томитесь по кому-то, и мгновение назад слышавшей, как вы пели модную ныне песню, изменив в ней слова?

— Это правда, госпожа, — ответил рыцарь, — я сам сочинил этот куплет, но правда также и то, что я не вкладывал в него определенного смысла. Друзья все время просят меня написать для них застольные песни, и хотя я пью лишь воду, но есть ведь и те, кто поступает совсем иначе. Для них я воспеваю и Амура, и Бахуса[318], сам не будучи ни влюбленным, ни пьяницей.

Королева слушала его в таком волнении, что едва могла держаться на ногах. Слова Фортуната зажгли в ее сердце огонек надежды, которую едва не отняла Флорида.

— Если б я могла вам верить, — сказала она, — я бы удивилась, что до сей поры никто при дворе не пришелся вам по сердцу.

— Госпожа, — ответил Фортунат, — я всецело поглощен исполнением долга на службе, у меня нет времени на сердечные дела.

— Значит, вы не любите никого? — с вызовом спросила королева.

— Это не так. Я не принадлежу к числу дамских угодников. Я скорее мизантроп, ценящий свою свободу и не желающий ни за что на свете ее потерять.

Королева сочувственно поглядывала на него.

— Есть цепи столь прекрасные и величественные, — молвила она, — что счастьем будет сковать себя ими. Если судьба преподносит вам подобные оковы, я советую отказаться ради них от свободы.

Слова эти сопровождались столь красноречивым взглядом, что рыцарь, имевший уже весьма основательные подозрения, окончательно уверился в том, что они верны.

Опасаясь, что разговор зайдет слишком далеко, Фортунат достал часы и, подвинув стрелку немного вперед, сказал:

— Прошу у Вашего Величества разрешения отправиться во дворец. Сейчас время утреннего выхода короля, он приказал мне явиться вовремя.

— Скупайте, бесчувственный красавец, — со вздохом сказала королева. — Вы имеете все основания стараться угодить моему брату, но помните, что не ошибетесь, если сможете и мне иногда услужить.

Она проводила рыцаря взглядом, потом опустила глаза и, поразмыслив над тем, что произошло, покраснела от гнева и стыда. Ее досада еще возросла оттого, что Флорида была всему свидетельницей и на ее лице была заметна радость, казалось, пенявшая ей, что лучше бы она послушалась советов и не заводила беседы с Фортунатом. Подумав еще немного, королева взяла письменные принадлежности и написала стихи, которые потом велела переложить на музыку своему придворному Люлли[319]: