Кабинет фей

Зачин в переводе отличается от оригинала тем, что вместо лягушки в нем фигурирует рак. В 1832 году в журнале «Европеец» выходит стихотворная сказка Жуковского «Спящая Царевна», тоже, в свою очередь, являющаяся вариацией сказки Гриммов. Жуковский, хотя и вводит элементы русской народной сказки и русские фольклорные обороты, в остальном следует Гриммам, — но опять-таки за исключением одной детали:

Жил-был добрый царь Матвей;
Жил с царицею своей
Он в согласье много лет;
А детей все нет как нет.
Раз царица на лугу,
На зеленом берегу
Ручейка была одна;
Горько плакала она.
Вдруг, глядит, ползет к ней рак;
Он сказал царице так:
«Мне тебя, царица, жаль,
Но забудь свою печаль,
Понесешь ты в эту ночь:
У тебя родится дочь». —
«Благодарствуй, добрый рак;
Не ждала тебя никак».

(Жуковский 1902/3: 128)

Чудесным помощником в стихотворной версии Жуковского, как и в его прозаическом переводе, снова оказывается не лягушка, а рак. Такая замена выглядит тем страннее, что слова «рак» и «лягушка» не похожи ни во французском, ни в немецком языке, и вариант лингвистической неточности практически исключен. Велик соблазн полагать, что в «русскую» сказку Жуковского он «заполз» из сказки мадам д’Онуа «Лесная лань»: рак нечасто фигурирует как в фольклорных, так и в литературных сказках, и его появление в качестве чудесного помощника можно считать маркированным элементом. Кажется, появление феи в образе рака в зачине не выглядит достаточно естественным и для самой мадам д’Онуа в ее же собственном тексте — во всяком случае, она считает нужным объяснить его. Когда фею Источника забывают пригласить на праздник в честь рождения принцессы, рак снова тут как тут.

— Так вот оно что! Неблагодарная, — воскликнул рак, — а обо мне вы даже не соизволили вспомнить! Да где ж это видано, что фея Источника так скоро позабыта вами вместе со всеми знаками доброго расположения, вам оказанными, — да разве не я привела вас к моим сестрам? Как! Их вы позвали, а мною одной пренебрегли; так я и думала о вашей дружбе — ей бы продвигаться вперед, а она давай пятиться назад; вот почему я и предпочла явиться вам в образе рака.

(с. 466 наст. изд.

)

На этом примере мы видим, что литературные сказки зачастую ведут себя так, как это характерно скорее для фольклорного текста. При этом Жуковский, располагая свой текст внутри успевшей сложиться литературной традиции, родоначальниками и продолжателями которой были Перро, Мари-Катрин д’Онуа и собиратели сказок братья Гримм, в то же время придает вполне традиционному зачину и определенную вариативность, помещая в ситуацию, изложенную Гриммами, чудесного помощника из сказки д’Онуа.

Несмотря на то, что сказки, роман «История Ипполита…» и новеллы мадам д’Онуа пользовались в России некоторой популярностью, о ее влиянии на русскую литературу говорить не приходится. Правда, трудно не заметить сюжетного сходства между «Историей принцессы Ясной Звездочки и принца Милона» и пушкинской «Сказкой о царе Салтане»: и в той, и в другой царица (королева), обещавшая родить чудесных детей, оклеветана завистниками; жена и сын (дети) разлучены с отцом, который лить к концу узнает правду, и семья воссоединяется. Однако, хотя Пушкин, безусловно, мог быть знаком со сказкой мадам д’Онуа, сходство между их произведениями объясняется в первую очередь тем, что оба они принадлежат к одному и тому же весьма распространенному сказочному типу АТ 707 — «Птица правды» или, по «Сравнительному указателю сюжетов славянской сказки» (см.: СУС 1979), «Чудесные дети». Если сравнить эти основные указатели сюжетных типов, становится понято, что финал «Сказки о царе Салтане» (царь сам приезжает на волшебный остров и узнает жену и сына) более типичен для славянской сказки; соответственно, финал, избранный мадам д’Онуа (король и его дети узнают правду о своем родстве от «птицы правды»), чаще встречается в европейской.