Кабинет на четвертом этаже (СИ)

-- Я отправила на печать ваши договора, -- перебила его Танька. -- Но пока этот... она кивнула в сторону принтера, -- допечатает, вы успеете дойти до взятия Константинополя османами.

Кучка замолчал. Я хотела задать какой-нибудь направляющий вопрос, но побоялась сморозить глупость и тоже молчала. В тишине барахталось только кряхтение принтера.

-- Император... зашел слишком далеко... в пустынные земли... а персы все не давали генерального сражения...

Зазвонил телефон.

-- Кучка у вас? Пусть зайдет, он тут должен за инструктаж по технике безопасности расписаться.

-- Там вам расписаться нужно... я вас отведу... потом-потом... допейте чай, договор подпишите...

-- Спасибо, спасибо вам большое... очень вкусно...

-- Ой, у нас же еще печенье есть! А я и не предложила... Вот, хоть домой возьмите... -- Я положила в пакет полпачки овсяного печенья и просто засунула ему в карман. -- Попьете дома чаю.

-- Знаете, Юлиан... он очень пострадал от историков последующих эпох... они не понимали... где подписать? и еще где? можно без расшифровки?

Пока мы спускались по лестнице, Кучка что-то говорил о Юлиане, о христинстве и язычестве и смотрел на меня с такой мучительной надеждой на понимание, что я боялась отвести взгляд или как-то не так пошевелить бровью -- вдруг получится скептическое выражение лица.

Оставалось несколько ступеней, когда вдруг -- резко -- его тяжелое тело дернулось вперед, едва не потащив и меня, державшую его под руку (ААА!) и -- я не смогла проследить траекторию движения (АААААА!), просто как-то нелепо растянулось у подножия лестницы (АААААААААААА!)

Я орала и не могла заткнуться, даже когда Кучка, напуганный, наверное, больше моим криком, чем своим падением, стал подниматься с пола и отряхивать одежду. Сверху, перепрыгивая через ступеньки, неслась Танька. Из кабинетов первого этажа высыпали люди.

-- Люда! -- ко мне подскочила Машенька. -- Ну, ну же! -- Она тряхнула меня за плечи. -- Что с тобой? Ну!

Я уже молчала. Стояла, смотрела на собравшуюся вокруг толпу и молчала.

-- Вечно шнурки развязаны у него, -- объяснила произошедшее Танька. -- Вот и запнулся. Но цел. Не волнуйся ты так.

Пострадавший никаких травм не получил, но выглядел очень растерянным и виноватым.

-- Я пойду... пойду... у меня... император... простите, Люда...

Машенька положила руки мне на плечи.

Я старалась не смотреть ей в лицо. Бедная, беременная! Могла перепугаться от моего ора -- и что тогда с ней было бы?

-- Простите меня... Я так орала...

-- Ничего, ничего...

-- Это у меня рефлекс какой-то... Когда-то я жила с отцом и бабушкой старенькой... она часто падала... от головокружения... иногда сильно ударялась... и я тоже всегда так... я не могу... просто само собой... я не знаю почему... они такие тяжелые... старики... Теперь все будут говорить, что я ненормальная...

-- Здесь все ненормальные. Это же институт. -- Танька пожала плечами. -- Успокойся, ну!

Меня трясло крупной дрожью, слова обрывались и катились одно за другим, считая копчиками ступеньки:

-- Напугала... бедного... а надо... было... отвести... расписаться... за технику...без-без-опасности...

-- Да его кто-нибудь отведет... Ну не плачь, не надо... Пошли ко мне, чайку попьем, -- Машенька взяла меня под руку.

Я освободилась:

-- Я...я лучше пойду покурю... Там, наверху, у нас... успокоюсь... а потом спущусь и чаю выпью...

И снова поднимаясь по этой длиннющей, ноголомной лестнице я входила туда, куда давно не хотела входить, туда, куда мне хотелось закрыть все двери и все щели.

В полу между досками, крашенными в коричневый цвет, щели были широкие, порой с полсантиметра, черные такие, с острыми зигзагами облупившейся краски по краям. Мне казалось, из них, из этих щелей, дуло холодом, хотя такого быть, конечно, не могло. Просто пол был очень холодным сам по себе. В квартире вообще холодно. Я поверх своего одеяла набросила несколько пальто, снятых с вешалки в коридоре. Старые пальто, которые когда-то носила бабушка, когда выходила из дому. Сейчас не выходит. Я лежала, замерев, под одеялом и пальто, и не хотела шевелиться, потому что пальто сползли бы с одеяла на пол. А я этого не хотела. Я хотела просто поспать -- как этого хочет человек, внезапно проснувшийся от холода в пять утра и кое-как соорудивший для себя теплое лежбище. Но кое-кто спать не хотел:

-- Мила-а-а... Саша-а-а-а... -- тянула бабушка. Раньше от этого ее голоса у меня шевелились волосы по всему телу и сердце обдавало холодом, я даже хвасталась друзьям (всегда ведь можно найти повод похвастаться, даже в такой ситуации!), что "моя бабка кричит так жутко, как я ни в одном ужастике не слышала". Но потом просто привыкла к этим протяжным крикам, просто перестала им верить, как и ужастикам верить перестают.

Спрашивать "Чего тебе?" было бессмысленно, но я спросила, уже заранее зная ответ:

-- Что-о?

-- Мила-а... Мила-а...

-- Ну что-о?

-- Мила-а...

-- В туалет?

-- Мила-а...

-- Отвести тебя в туалет, спрашиваю?

-- Мила-а... Принеси мне спички...спички...

-- Зачем?

-- Я серу с них сгрызу и умру... Отравлюсь и умру...

-- Да не выдумывай ты! Какая сера? Успокойся и спи!