Качество жизни

Слесарь и соседка были заняты и не заметили, а милиционер, посматривавший на Ирину, увидел. Страшно удивился. То, что женщин вообще-то бьют, он, конечно, знал и даже не раз наблюдал в силу своей профессии (возможно, к некоторым и сам ударом прикасался по ходу опасной и трудной службы). Но что такую женщину, как Ирина, тоже можно ударить, как любую другую, его изумило.

Ирина улыбнулась ему и подняла руку: не волнуйтесь, у нас свои дела!

Он понял и отвернулся.

— Вы что, с ума сошли? — тихо сказала Ирина. — Если я вам не отвечаю, то потому, что понимаю — вы не в себе.

— Неужели могла бы ответить?

— Вполне! И тем же самым!

Слесарь взломал дверь, мы вошли в квартиру.

Валера спал.

Это мне знакомо: если уж он разоспится, ничем не разбудишь. К тому же на журнальном столике стояла пустая бутылка из-под коньяка. Ирина присела к Валере, пощупала пульс. Он открыл глаза, блаженно улыбнулся:

— Ириша… Приехала?

И опять заснул. Похоже, он пил коньяк всю ночь и еще не протрезвел. Да и много ли ему надо, он ведь практически не пьет.

— Протокол будем составлять или как? — спросил милиционер.

— Или как, — сказала Ирина, вышла с ним в прихожую и вскоре вернулась. Приверженность сержанта правилам оказалась не безграничной.

— Я дверь, между прочим, аккуратно вынул, — обратил наше внимание слесарь, вспомнивший, что и он человек и что ему детей кормить надо. Можете, конечно, мастеров вызывать. Но могу и сам обратно вставить. Дешевле будет.

— Вы уж вставьте, — сказала Ирина. — Не обидим.

— Это естественно! — согласился слесарь. И опять начал громыхать.

Ирина собралась уходить. Я сказал ей:

— Вы уж простите… Сам не знаю, как… Я никогда…

— Ладно, ладно, — она вдруг усмехнулась. — Даже не ожидала.

Я эту усмешку запомнил. Я придал ей особое значение. Я истолковал ее по-своему. Верней, по-чужому: так, как истолковал бы деревянный персонаж деревянно-психического Панаевского. Наши тексты нас делают, история известная. Мораль тоже известна: не пиши похабных текстов, если не хочешь сам испохабиться. Ибо это, брат, порча на самого себя, или, если сказать современно и продвинуто: нейролингвистическое программирование.

— Поймите… — начал я, но Ирина пресекла.

— Не пойму. Знаю, про что будете говорить: мы ответственны за тех, кого приручаем, и так далее! А кто его просил приручаться? Он щенок? Или ребенок? Бессовестность прирученных, между прочим, не знает предела! Спекулируют на своей зависимости почем зря! Я бы, знаете, как сказала? Мы ответственны за тех, кто нас приручает! Все, мне некогда! А сыну передайте, что мы больше не увидимся!

8

И опять мне худо. Я лежу и перебираю мысленно тех, кого хотел бы сейчас видеть. И вдруг понимаю, что — никого. Кроме Дины Кучеренко. Она одна поймет, выслушает и пожалеет.

Звоню ей.

— Я же просила! — говорит Дина.

— Что просила?

— Не звонить. Ты нарочно?

— Не помню. Я об этом и хотел тебе сказать. У меня что-то с головой. Я помню, мы о чем-то говорили, но помню не все. Я каких-то глупостей наговорил?

Она молчит. Дышит очень тяжело. Мне приходит в голову: а ведь я состоянием здоровья Дины не поинтересовался даже. Может, у нее астма? Хороши же мы будем, два инвалида, шаркающие под ручку по листьям осеннего парка (именно такая картинка вдруг представилась).

— Не веришь? — спрашиваю я. — Ей-богу, очень странные провалы бывают.

— Мне верить легко. Забыл, из-за чего я развелась?

Действительно, развелась из-за этого: муж оказался сильно пьющим, куролесящим и, главное, регулярно забывающим, что он делал накануне, Дину это возмущало больше всего: слишком простой способ уйти от ответственности!

— Ты помнишь, надеюсь, — говорит Дина, — что ты замуж меня звал?

— Помню. А ты?

— А я отказалась.

— Почему?

Дина молчит. Чувствую: не верит. Потом нервный смешок:

— Нет, но как… Сейчас опять начнем разговор, а потом ты скажешь, что опять ничего не помнишь?

— На этот раз запомню. Правда, давай жить вместе, а?

Она снова молчит.

— Алло, ты где?

— Тут. А вдруг ты проснешься в одно прекрасное утро и спросишь меня: кто ты? Разберись сначала со своей головой, хорошо?

— Ладно. Извини.

Я кладу трубку.

Рядом с телефоном лежит направление врача Мамеева. «Дисциркуляторная…» — далее по тексту.

И я начинаю одеваться.

Сижу в коридоре диагностического центра. На столике уйма листков с рекламами лекарств. Беру наугад.

«…..» — самый доступный альфа-блокатор для лечения ДГЖП!

Быстрый клинический эффект!

Удобный режим дозирования!

Повышает качество жизни!

Качество жизни, надо же придумать. Заметим, стоит на третьем месте, как вещь важная, но не самая главная.

В кабинете врача. Волновались? Перетрудились? Как спите? Курите? Если мужчина после сорока… А на что жалуетесь, собственно?

— На себя.

— А точнее?

— На голову.

— Надо сделать томографию.

— Это что?

— Магнитно-резонансная томография. Причем желательно в два приема, если вам по средствам: отдельно на сосуды провериться, отдельно на образования всякие.

— То есть на опухоль?

— Что вы так сразу? Надо же что-то исключить!

— Только время тратить. Я уверен, у меня этого нет.

— Хорошо, давайте по симптомам. Что у вас? Шум в ушах есть?