— Бывает. Мама за мое здоровье боялась. Форточки наглухо закрывала и постоянно лоб щупала. Не вспотел ли. Больше всего этого боялась. Я злился. Не понимал, что материнское сердце чуяло, откуда мне беды ждать. А с подросткового возраста сыпь замучила. Под мышками, в паху, а иногда везде. В аллергологический центр возили, исследовали. Долго ничего не могли понять. Я уже вырос, ходьбой начал заниматься, сначала ничего не было, организм, наверно, перестраивался. А потом опять началось. Опять всякие центры, клиники. А один старичок, простой терапевт, никакими анализами не интересовался, только поспрашивал. И посоветовал: попробуй не потеть. Так оно и выяснилось.
— То есть стоит тебе…
— Вот именно! Стоит вспотеть — сыпь. Ну, если не очень обильно, то еще ничего. А если настоящий пот — все, сыпь. Ты пей.
— Сам пей. Вечно отлыниваешь. Вспотеть боишься? Значит — и Прибалтика, и все остальное…
— В Прибалтике прохладно. А работа у меня теперь такая, что потеть не приходится. Машина с кондиционером. Квартиры показываю только с лифтом, никаких пятиэтажек!
— А при чем женитьба?
— Семья — это неизбежный пот. Дети, хозяйство. Гвоздь забить — вот и пот.
— Ясно. А с женщинами?
— Там пота нет. Я нежен и медлителен. За это и обожают.
— Да…
— Что да? Ты хотел своими симптомами похвастаться, а у меня, как понимаешь, вся жизнь — симптом.
— От этого не умирают.
— Неизвестно. Я себя все чаще плохо чувствую. Ладно, хватит о грустном.
И Мокшин в виде анекдота рассказал о трудном клиенте, какой-то административной шишке провинциального масштаба.
— Они все сейчас этим увлеклись: квартиры в Москве скупают. Или детей селят, или вообще квартиры пустые стоят. Деньги вкладывают. Или столичную старость себе готовят.
«Столитьную», сказал Мокшин. У него странный дефект речи: «ч» звучит как «ть». Другие шипящие тоже мягче, но все-таки без явных искажений.
— Этот тюдак, — рассказывал Мокшин, — отень интересно понимает престижность. Показываю ему дом, тюдесный дом на Ленинском, до Воробьевых гор пятнадцать минут пешком, тего ж больше желать? А он спрашивает: «Кто тут живет?». Я: «В каком смысле?». — «Из знаменитостей кто тут живет?». Оказывается, два его приятеля, губернаторы Пензы и Самары или Сызрани и Тамбова, не помню, купили квартиры в домах, где у одного артист А. живет, а у другого поп-певитька Б. Вот и мой клиент хотет, тьтобы обязательно кто-то жил из знаменитостей! Представляешь дурака? Ну, нашел я ему такой дом, на Сухаревке, там артистка эта, тьфу ты, сам уже фамилию забыл, ну, в фильме этом играла, — и Мокшин назвал телевизионный многосерийный фильм про колхозную жизнь тридцатилетней давности. — А он говорит: «Нет, это не знаменитая!». Хорошо. Тратю время и кровные денежки, покупаю у пиратов компьютерный диск с адресами и телефонами всех московских знаменитостей, живых и мертвых, узнаю, где тьто продается, нахожу дом, в котором жили в разное время Гиляровский, Дзига Вертов, а сейтяс живет М., - Мокшин назвал фамилию очень хорошего и очень известного писателя. — Так это тютело меня спрашивает: «А это кто?». Зато сегодня сам приволок меня в один дом, захлебывается от радости и критит, тьто тут В. живет! Ты знаешь В.?
— Нет.
— В., деревня, великий эстрадный имитатор, певец, пародист, хохмать и все такое! Вся страна знает.
— Я не знаю.
— И я не знаю. Но он хотет тут квартиру. И он ее полутит. И я ему даже не скажу, тьто отопление в этих домах дрянь, тьто последний ремонт был сорок лет назад, а нового не предвидится! Он хотет — он полутит!
Мокшин рассказал о своем, я о своем. Он выслушал. Спросил:
— Говоришь, само прошло?
— Да. Само собой. Слушал анекдот и вдруг начал понимать.
— Матерный?
— Да.
— Я всегда говорил: если кто тего не понимает, надо объяснять матом! Просто слушал, без эмоций?
— Злился. Человек очень не нравится.
— Уже яснее! Завелся, разозлился, адреналин пошел. Слушай мой совет: тебе надо сделать то, тьто раньше никогда не делал. Встряхнуть организм, поставить его в необытьные условия. Я не знаю… В сафари поучаствовать. На Эльбрус залезть. К тибетским монахам поехать.
— Не хочу.
— Это и хорошо! Тьто хотется — то вредно как правило.
Упоминание о тибетских монахах неожиданно переключило мои мысли сначала на сына, а потом на Книгу Иова. Я спросил:
— Ты Библию читал?
Мокшин сразу соскучился.
— Ну, титал.
— А Книгу Иова?
— Да все титал. Тебя замутил вопрос: за тьто? Или: потему жизнь так несправедлива? Не утруждайся! Жизнь такова, какова! Как Бог устроил или кто-то другой, без разницы. За тьто на теловека кирпить с крыши упал? Именно этот кирпить, именно в это время, именно на этого теловека? Ни за тьто! Так полутилось!
— Не в этом дело. Просто я много думал и понял, почему Иов так мучается. Он был когда-то очень богат, очень здоров. Ну, и молод. Его воспоминания замучили, хоть он об этом не очень распространяется. А у меня даже путных воспоминаний нет.
— А у кого они есть? И потему, кстати, Ио'в? — он сделал ударение, как и я, на втором слоге. — И'ов вообще-то, на первом слоге ударение.
— Почему?
— Откуда я знаю. Церковнославянская традиция.
— Тебе-то откуда известно?