Качество жизни

Я почему-то вру, что нет. То есть возник шум на прошлой неделе, но тут же прошел.

— Онемения бывают?

Я вру, что нет. Так, пустяковые. Это у меня с детства.

— Чувство сонливости, усталость, депрессивные состояния?

— Да нет, все в норме в принципе.

— Извините, а что же вы пришли? И в направлении у вас написано…

— Да он не глядя написал! Я просто: иногда бывает что-то такое. Очень редко. Вы пропишите что-нибудь.

— Прописать-то я могу…

Врач прописывает.

Он равнодушен, и это меня успокаивает. Равнодушие, я понял, иногда очень живительная вещь. И я даже начинаю чувствовать себя лучше.

9

Состоялась встреча с Петром Семеновичем Щирым.

Щирый соответствует своей фамилии: большой, широкий, громкий. Ему бы в полотняных штанах и соломенной шляпе стоять на бахче и потчевать гостей огромными кавунами, но он — в костюме, представителен и хоть громок, а глаза тихие, внимательные, привычно настороженные.

Костик представил меня, как всегда: «Это Александр Николаевич, он в курсе».

— В курсе чего? — спросил Щирый, умещаясь в кресле. — Еще и курса-то не было!

— В курсе всего, — смирно говорит Костик.

— Я только с тобой вообще-то собирался обсудить. Дело такое…

Мне бы встать и уйти, но я почему-то начинаю злиться. Пусть Костик распоряжается и решает, на то он и начальник.

Костик не хочет остаться один, говорит Щирому, что я его правая рука.

— И левое полушарие? — спрашивает Щирый. — Ладно, будем говорить.

Моя злость дает результат: меня вышибает в очередной раз. Я слышу голос Щирого, но перестаю его понимать.

Думаю: сейчас пройдет, не надо волноваться.

Не проходит. Я понимаю только одно: Щирый что-то предлагает. Я вижу, что Костика предложение очень заинтересовало, но он интереса старается не обнаруживать.

Щирый заканчивает. Костик делает паузу. Его дело более ответственное: обдумать. Мое дело маленькое: говорить.

— Да, — говорю я, пробуя голос. И слышу его странно — гулко и чуждо, будто из собственной утробы. Неважно, главное — говорю!

— Да, — говорю я. — Это все очень интересно.

— Не то слово! — восклицает Костик.

Я удивляюсь: что за чушь? Щирого не понимаю, а Костика понимаю? Но тут же соображаю: слов Костика я тоже не разобрал, всего лишь догадался.

— Некоторые детали, конечно, требуют доработки, — говорю я.

Щирый отвечает. В том смысле, наверно, что детали его сейчас не интересуют, важнее обсудить вещи принципиальные.

— Согласен, — произношу я безошибочное слово.

Щирый опять говорит. Слегка сердится: дело очевидное, ясное, чего тут толковать? И выкладывает на стол бумаги.

Костик берет их, читает, передает мне.

Я вижу буквы и слова, но не улавливаю смысла.

Костик начинает говорить сам. Это редкость. Видимо, дело очень серьезное. Говорит он медленно, спотыкаясь, посматривая на меня. Я не могу его выручить, я не знаю, о чем речь. Я только вдруг каким-то чутьем догадываюсь: нам предлагают нечто особенное и, возможно, не стопроцентно законное. Мне известно это выражение лица Костика, когда светит большая выгода, сопряженная, однако, с некоторым риском. Он не любит риска, но любит выгоду.

— Как ты думаешь? — спрашивает он меня, закончив свою речь (я догадываюсь о смысле вопроса).

Отвечаю осторожно:

— Надо бы все взвесить.

Щирый, с трудом усмиряя голос (дело все-таки келейное), изумляется, негодует и, кажется, грозит пойти в другое место с этим предложением. Костик пугается, поднимает руки, смотрит на меня почти умоляюще.

— Да нет, — говорю я. — В принципе, думаю, стоит согласиться. Но некоторые пункты все-таки оговорить отдельно.

Щирый хлопает ладонью по бумагам: о чем речь, тут основное, а некоторые пункты — всегда пожалуйста, в любое время!

Костик ставит свою подпись.

И я ставлю свою подпись. Так Щирый захотел. Я глянул на Костика, он кивнул: подписывай, это бумажка особая, на ней — можно.

Так я превращаюсь из человека, который в курсе, в человека, который ставит подпись. Большая разница.

Приступ кончился неожиданно, как и начался: прощаясь, Щирый начал рассказывать анекдот. Я понял охальную фразу, которой он венчался, а потом и все остальное: Щирый рассказал еще три или четыре анекдота.

— Дай-ка еще раз посмотреть, — сказал я Костику, когда мы проводили Щирого.

— Обойдешься, — сказал он, засовывая бумаги в сейф. — Некоторые документы лучше сразу забыть. Но помнить! — поднял он палец.

И поэтому я о содержании этих бумаг узнал гораздо позже.

10

Вечером я позвал друга Мокшина, чтобы напиться с ним и рассказать о том, что со мной происходит. Но, пока собирался, он вдруг сам пустился в излияния:

— Хочешь, скажу тебе всю правду? Никому не говорил, учти. Почему я ушел из спортивной ходьбы? Почему не женат? Почему только на север летом уезжаю, каждое лето, ты заметил?

— Заметил.

— Рассказать?

— Расскажи.

— У меня аллергия на собственный пот.

— Это бывает?