Кадавры

— Устройство вагона обеспечивает размещение до семидесяти человек спецконтингента, — бормотала гид заученный текст, флегматично отмахиваясь от мух, — тут три малых и пять больших камер, в малых помещается до пяти осужденных, в больших — до двенадцати. — Слово «осужденных» она произносила с ударением на «у». — Отдельный отсек для команды сопровождения: восемь мест — для караула, два — для проводников.

О вагоне гид рассказывала таким же тоном, как и о всем прочем — восхваляя работу и смекалку надзирателей, удобство и эргономичность конструкции.

— Скажите, а где тут туалет?

Вопрос как будто застал гида врасплох, сбил программу, и пару секунд девушка смотрела на Дашу не моргая, словно та сказала что-то на незнакомом языке.

— Туалет, уборная, — осторожно повторила Даша.

— Туалетов как таковых в камерах не было, это же вагон, сами видите, это технически непросто сделать.

— Нет, я имею в виду сейчас. Я хочу в туалет.

— А, да, простите, — спохватилась девушка. — Это вам в первый корпус придется вернуться, там табличка есть, можете у Игоря спросить, он подскажет.

Пока гид распиналась перед Кристиной, Даша вышла на солнцепек, который после душной бани в вагоне уже не казался таким уж ужасным — тут хотя бы дышать можно. Она огляделась, неужели ее вот так легко отпустили? Вроде музей надзирателей, и оставили без надзора. Шагая по дорожке, обернулась еще раз — никто не идет. Свернула и направилась к кадавру. МА-71 стоял, склонив голову, словно провинился. Еще на подходе она заметила ползающих по его серо-желтому лицу мух. Один из множества необъясненных парадоксов мортальных аномалий: одни стоят годами и совершенно не меняются, лишь покрываются корками соли, другие — как будто медленно гниют и привлекают мух. Этот был из последних, Даша сразу уловила запах мертвечины. Она сделала несколько снимков серо-желтого детского лица и сидящих на нем мух.

— Э! Ты че это делаешь?

Охранник-горгулья, набычившись, быстро шагал к ней прямо через кусты. Даша застыла, как олень в свете фар. Ну вот и все, подумала, сейчас меня и задержат. Какая же ты идиотка, Даша. Она вспомнила камеры наблюдения в музее, и как они поворачивались, когда она переходила из одного зала в другой. Вот что бывает, когда нарушаешь собственные протоколы безопасности.

Охранник надвигался на нее, пер, как бульдозер, казалось, он не собирается сбавлять скорость и сейчас просто врежется, протаранит, собьет ее с ног. Даша внутренне сжалась и приготовилась к удару. Но вдруг — он остановился и сказал что-то, она сперва не поняла, что именно, его тон — тихий, жалобный, извиняющийся — совершенно не вязался с решительным видом.

— Ч-что?

— Я говорю, за это доплатить придется, это не входит в услугу.

— Какую услугу?

— Ну че вы дурочкой прикидываетесь? На билете все написано.

Даша достала билет, повертела в руке. На обратной стороне внизу мелким шрифтом и правда была приписка: «Внимание! Фото с кадавром не входит в стоимость билета. Это отдельная услуга, за информацией обратитесь к сотрудникам музея».

Она несколько раз перечитала текст и вдруг, удивив саму себя, засмеялась. Охранник смотрел на нее подозрительно.

— Вы чего?

— Простите, это нервное, — пробормотала Даша; до сих пор не могла поверить, что нападение охранника закончилось не задержанием, а ценником. — Я не знала, что это отдельная услуга. На кассе ничего не сказали.

— Ну так а язык вам на што? Во народ, а. Спросить же можно. Это пятьсот рублей стоит.

— Пятьсот рублей за фото с кадавром?

— Ну.

— В кассе оплатить?

Охранник проводил Дашу до кассы и, увидев, как она оплатила услугу, сразу как будто бы подобрел и расположился к ней. Даже помощь предложил: «хотите, я вас с ним сфотографирую?» Его звали Игорь, он, кажется, вполне осознавал, что похож на горгулью, и говорил поэтому мягко, словно пытался компенсировать свой свирепый внешний вид спокойствием речи. Даша спросила, как ему тут работается, и он немного рассказал о себе: раньше, мол, жил с семьей в Ростове, работал в «Россельмаше» инженером на конвейере, отвечал за сборку молотилок для комбайнов. Потом завод «по понятным причинам» закрылся, и они с семьей перебрались в Армавир. Местный лагерь в каком-то смысле стал тут «градообразующим предприятием», почти все мужчины так или иначе работали в лагере или обслуживали его. Платили мало, зато стабильность и пенсия.

— А к кадаврам как относитесь? — спросила Даша.

— Да как к ним относиться-то? Тьфу. — Он выразительно плюнул в сторону мертвого мальчика.

— Мне говорили, тут где-то еще один есть, их тут два должно быть, — начала Даша. Подумала: если тут ценник на фото с кадаврами, может, на второго за деньги дадут взглянуть?

— Есть. То есть был.

— В каком смысле?

— Ну как, — Игорь дернул плечом, кивнул куда-то вдаль. — Я не знаю, что там случилось, у меня выходной был. Просто пришел на смену, смотрю, а там рожки да ножки. Его обожгло как будто. Дитятку. Там живого места нет, стоит головешка черная. И землю вокруг тоже. Ну, выжгло. Туда теперь не пускают никого, оградили все.

— И давно оградили?

— Да полгода как. Около того.