Кадет Дмитриев. Peradventure!

В госпиталях отсутствовали медикаменты, раны обрабатывались без антисептиков, а операции проводились без анестезии. Смертность среди раненых ужасала, но ещё больше умирало от болезней, чаще всего тифа. От переохлаждения и недоедания судороги сменялись припадками слабости. На марше солдаты выходили из строя и ждали, оперевшись о дерево, когда пройдёт боль. Не было мыла, брились осколками стекла. Из одежды была только старая военная форма и гражданские костюмы в клетку, к которым пришивали погоны. Когда брюки изнашивались до дыр, шили из мешковины, а если у сапог стиралась подошва, подбивали бумагой и перевязывали бечёвкой. Нижнее бельё и носки были роскошью. Красные тоже воевали в лохмотьях. Их принимали за своих и погибали.

В августе отступали, но пехотная рота на левом фланге неожиданно пошла в контратаку. Командир бронепоезда приказал следовать за ней, чтобы не допустить прорыва фронта. Отогнали противника на милю и бой прекратился так же неожиданно, как и начался. Дмитриев смотрел в амбразуру, пытаясь понять, что произошло, но выяснилось только вечером. В деревне белогвардейский солдат отобрал пальто у крестьянина. Когда офицеры узнали, там уже был противник, но командир батальона решил преподать урок и послал роту в контратаку, чтобы вернуть украденное. Отступили только когда приказ был выполнен.

Наконец, союзники привезли форму, но хватило только на четыре полка. Один одели в русские светло-коричневые шинели, другой в светло-коричневые британские и фуражки с длинными козырьками, третий в светло-голубые шинели и береты французских стрелков, а четвёртый в серо-голубые германские. Получили британские винтовки без патронов, а свои не подходили по калибру. Французские орудия разрывались после первого выстрела, а двигатели аэропланов не давали частоту оборотов, необходимую для взлёта…

– И куда мы на этом тарантасе? – Дмитриев недовольно посмотрел на старый тёмно-зелёный “Форд” с коровьей и двумя бараньими тушами в кузове. – Надеюсь, не далее соседней улицы.

– В агрономическую школу, десять вёрст. – Беляев, как всегда, хитро улыбнулся.

– Парагвайские дороги – худшее место для передвижения. Лучше бы остались в кабаке.

– А как же питейный коммунизм и отравление арбузом?

– С тушами по ухабам ничуть не лучше.

Поехали по грунтовой дороге через редкий лес. Ветки с лианами хлестали по лицу, а грузовик прыгал по кочкам и кренился на поворотах так, что приходилось обеми руками хватался за борт, отодвигая ногами туши. Из леса выехали на выжженую солнцем равнину с пыльными кактусами, одинокими чахлыми пальмами и рощицами корявых, низкорослых деревьев. Удручающий пейзаж скрашивали две тощие коровёнки с жёлто-серыми птицами на спине, изнывающая от жары лошадь с низко опущенной головой и страус нанду с редким серым оперением. Стаи зелёных попугаев летали над заросшими сорняком полями хлопка, табака, кукурузы, земляных орехов и сахарного тросника. Под косогором мелкнул жёлто-зелёный прямоугольник банановой плантации, а за ней показались поля маниоки и арбузов, опустошаемые курами и свиньями.

– Иван Тимофеевич, зачем столько культур? – удивился Дмитриев.

– Насекомые уничтожают, но не все, выборочно, каждый год по-разному. Поэтому сеют всего понемногу.

Дмитриев вскрикнул. В правое ухо больно ударила саранча, а в кузове увидел целую стаю. Принялся давить ногами, выкрикивая ругательства.

На пригорке за забором из проволоки показалось одноэтажное здание агрономической школы с фасадом из кирпича и широкими навесами по сторонам. За ним виднелась полузасохшая плантация с чахлой рощицей. Вышел директор Лусиано и три преподавателя.

– Дон Хуан, добро пожаловать! Ты выбрал лучшее время! Студенты на каникулах.

Задняя часть здания была обита некрашеными досками, внутренние стены красно-коричневым деревом невероятной твёрдости, а пол выложен шершавым кирпичом. В классах и общем зале между партами и скамейками валялись пустые бутылки из-под вина и каньи. Кухни не было.

– В конце двора колодец. Принесите воды, – попросил Беляев.

Дмитриев задержался за дверью, чтобы подслушать разговор, но вспомнив, что ещё плохо понимает по-испански, пошёл во двор. Заглянул в колодец и присвистнул – глубина не меньше тридцати метров, на дне темное пятно. Бросил ведро. Услышав глухой всплеск, начал выкручивать скрипучий ворот. Получалось легко, без усилий. На самом дне колыхалась мутно-красная жидкостью. Тут же прилетели осы.

– Можно? – попросил преподаватель, приложился к ведру и с наслаждением выпил. – Утром ещё вкуснее! Брезгуете? Добавьте лимонный сок или сделайте холодный терере.

Бросил ведро в колодец, достал из кармана отполированную тыковку, из другого что-то похожее на махорку, наполнил жидкостью из ведра и, вставив серебряную трубочку с сетчатым наконечником, протянул Дмитриеву.

– Пожалуй, воздержусь, – отказался Дмитриев, борясь с подступившим позывом рвоты. Вспомнился ковш.

Во дворе развели костер, из туш вырезали длинные, плоские куски и зажарили на углях. Ели ножами.