Кадет Дмитриев. Peradventure!

В столичном порту Пуэрто Ботанико пришвартовался военный корабль “Капитан Кабрал”, буксировавший в Байя Негра две парусные лодки-плоскодонки с солдатами пехотного полка. Познакомились с майором Хосе Мельгарехо, капитаном Альбоном Паласиосом и лейтенантом Эрнесто Скароне. Ровно в четыре пополудни раздался протяжный гудок, взяли курс на север. Дмитриев у борта наблюдал как у берега закачались баржи с дровами, углём и апельсинами, иногда попадая в такт с развешанным на бечёвках бельём. Русло петляло, образуя отмели и островки, а низкие берега, покрытые густыми лесами, изредка освежались пологими холмами. Полунагие рыбаки приветственно махали из разноцветных лодок, в полях работали крестьяне, недавно вернувшиеся в деревни после весеннего наводнения, а в зарослях мандаринов, апельсинов и мамона паслись свиньи.

Гражданские заставили палубу клетками с домашней птицей и корзинами с фруктами. Офицеры сидели на корме, смотрели на привязанные лодки с пехотой и бурлящий след от винта. Оживлённо беседовали. Дмитриев направился к ним.

Наступила ночь, ослепив чернильной темнотой. Из каюты послышалось заунывное пение под ленивое бренчание плохо настроенной гитары. Дмитриев поморщился и пошёл на нос. Вошли в узкую протоку, бесшумно рассекая чёрную воду. Неожиданно закричали ночные птицы и появилась Луна, посеребрив воду. По бортам заскользили тени высоких деревьев.

– Не река, а поток ртути! – запаниковал Дмитриев. – Как выбраться?! Ухватиться за тень! Прогнётся и выбросит на спасительный берег. Но там ягуар! В глазах лунный свет, в пасти белые зубы, на лапах серые когти. Бьёт хвостом по кустам, готовится к прыжку.

Бросило в дрожь. Судорожно сжал виски.

На рассвете проснулся укусанный комарами. Чесались руки и лицо. Матросы стояли вдоль бортов, забросив удочки. Уху готовили на палубе. Дмитриев встал рядом, рассматривая чёрных крокодилов на отмелях и обезьянок на ветках с длиннохвостыми красно-синими попугаями. Навстречу плыл буксир с баржей, нагруженной брёвнами. Поприветствовал протяжным гудком.

– Черепашонок с дымящей трубой в панцире, а за ним огромная мать-черепаха, зубами держит за хвостик, – невольно пронеслось в голове и вдруг охватил страх. – Нельзя приближаться! Нападёт! Медленная только на вид. Вспенит воду и раздавит беззащитного “Кабрала”. Нет, корабль военный, на носу орудие, на корме тоже, отобьёмся. Не успеем зарядить! Предупредить капитана! Всё, разошлись.

Буксир издал прощальный гудок, прервав галлюцинацию, и Дмитриев облегчённо выдохнул, оперевшись о борт.

Через четверть часа на правом берегу в зарослях высокой травы показалась деревушка из десятка хибарок с соломенными крышами и навесами. В окружении цикад паслись пятнистые коровы и степенно шагали страусы нанду. Помахав детям на пляже, Дмитриев пошёл за порцией ухи.

Причалили носом у деревни в сотню дворов. Высадив гражданских, капитан понёс письма на почту, матросы с корзинами отправились на базар, а чимакоки забросили удочки. К отплытию успели наловить два ведра крупной серебристой рыбы.

Причаливали в Антекере, Росарио и Ибалобо. Высаживали гражданских.

– Консепсьон на горизонте! 450 вёрст за кормой! – торжественно объявил Беляев. – За ним Чако!

– Кончился человеческий мир, – недовольно произнёс Серебряков.

– Большой город? – поинтересовался Дмитриев.

– Тысяч пятнадцать. Повезёт, если не будет дождей, а то на корабль не вернёмся.

– Почему?

– Ни одной мощёной улицы, глина. Люди тонут, грузовики стоят пока не просохнет.

На песке сушились лодки, раскрашенные в цвета парагвайского флага. По крутой деревянной лестнице поднялись на пыльную площадь с таможней в окружении домов и общественных зданий европейского вида, перед которыми латочники продавали ремни, бумажники и туфли из кожи игуан и тапиров, коробки, корзинки и настольные лампы из панцирей броненосцев. Встречал губернатор с офицерами и празднично одетыми дамами, произнёс приветственную речь, пригласив на торжественный обед. Беляев поблагодарил за радушный приём, но от обеда отказался. Серебряков возмутился, но генерал хитро улыбнулся:

– Нас ждут другие обеды. Следуйте за мной.

– Опять к Шевалье? Я лучше с индейцами на рыбалку.

– А я с Вами, – согласился Дмитриев.

По пути присматривался к горожанам. Состоятельные по местным меркам мужчины носили рубахи навыпуск, широкие штаны “бамбачо” и высокие сапоги со шпорами. Бедные босиком, в пижамах или голубовато-серой солдатской форме. У всадников на ремне нож и револьвер, а на голых ступнях шпоры, похожие на огромные репейники. С базара спешили женщины с круглыми корзинами на голове и детьми, привязанными тряпками на боку. С грохотом пронеслись два старых грузовика, подняв облако пыли.

Француз Моррис Шевалье угощал горьким кофе с круассанами, Беляев рассказывал столичные новости, а Дмитриев о своей жизни в Париже. Вспоминали Гранд Опера, Театр Сары Бернар, Казино де Пари, Мулен Руж, Фоли Бержер и Лидо.