Кадиш.com

Охваченный этим новым беспокойством, Шули принимается бомбардировать сайт паническими письмами, выспрашивает, здоров ли Хеми, все ли у него в порядке, умоляет подать весточку.

Часто, уже нажав на «Отправить», отчитывает себя за то, что мог показаться чересчур любопытным или чересчур истеричным, и потому шлет вдогонку извинения, и сразу же раскаивается в том, что их отправил, но и извинения не удостаиваются ответа.

Две недели такой жизни, и Шули больше не в силах ее выносить. Сейчас он в спортзале, который заодно служит и школьной столовой, и молитвенным помещением. Шули косит глаза, поправляет на голове коробочку тфилин, расправляет на спине крылья талеса. Спускаясь с кафедры, присаживается на скамью рядом с несколькими благочестивыми, ответственными мальчиками. Скорбно смотрит на баскетбольное кольцо над головой, гадая, как дотянуть до вечера. Воображает, что сидит напротив Хеми. В его грезах этот спортзал, гудящий от молитв, превращается в маленькую стейкию в Иерусалиме, они с Хеми сидят за столиком на двоих, между ними — миска с хумусом и блюдо со свежеиспеченной питой.

Огромная дистанция между ним и этой альтернативной реальностью исторгает у рава Шули громкий вздох. Все мальчики оборачиваются — все, кроме Гавриэля, который и сам замечтался: голова запрокинута, глаза остекленели.

Как только Шули раньше не додумался? Решение очевидно. Те же безнадежные по части учебы школьники, неспособные продраться через страницу Гемары, способны с завязанными глазами собрать разобранный мобильник. В этом мире — в мире, где мы вынуждены уныло влачить свою ношу, — эти мальчики ко всему равнодушны. Зато в альтернативной вселенной компьютеров и игр эти чудовища блистают. Гавриэль наверняка может его выручить.

Сегодня пятница, короткий день, когда детей отпускают пораньше, чтобы они дома подготовились к шабату. Рав Шули, зная, что ему удастся впрячь Гавриэля в работу только после выходных, совершает приготовления к шабату, каменея от напряженного ожидания.

Мири — а она почти отчаялась ему помочь и умоляла, чтобы он посоветовался со своим раввином, — теперь уговаривает его сходить на прием к их соседу-психиатру.

— Так унывать на глазах у детей, когда с небес вот-вот спустится Малах Шабат, неуместно, — говорит Мири, упоминая имя шабатнего ангела, прилетающего в каждый еврейский дом. — И неуместно, нелепо так изводиться из-за кадиша по отцу, который уже двадцать лет в могиле.

Шули внимает ее словам, усердно пытаясь изобразить на лице глубокое внимание.

— Ты меня слушаешь? — говорит Мири. — Ты не расслабляешься даже на шабат, когда и мертвецам дают передышку от адских мук. Я опасаюсь за твое здоровье.

Она притрагивается к своему виску, указывая, где засела проблема, и велит ему постучаться к соседу и, самое малое, попросить таблетки.

— Шули, у тебя депрессия. Самая настоящая. Мне кажется, какая-то запоздалая травма из-за твоего отца догнала тебя с отсрочкой на двадцать лет.

— Печаль, — говорит Шули, — так долго не прячется.

— Еще как прячется. Будь у нас дома интернет, я бы тебе показала.

— Умоляю, не будем сейчас об этом спорить, — говорит он.

— Тогда забудь компьютер и поверь жене! Это ученик тебя накрутил. Может, оно и к лучшему. Ведь теперь ты можешь взглянуть на эти переживаний трезво и отпустить их. Да, Гавриэль столкнул тебя в пропасть, но я слишком долго наблюдала, как ты стоял, пошатываясь, на ее краю.

— Я не сумасшедший, — кричит Шули. — И я не пошатываюсь на краю пропасти и никуда не падаю, и депрессии у меня нет.

— Супер-пупер! Тогда докажи. Спи, когда пора спать, и гляди веселей, когда просыпаешься.

— Буду спать и буду глядеть веселей.

— А не будешь — на это существует доктор. Запишись на прием и начни пить таблетки. Решай сам, но тебе так или иначе нужен покой. Либо глотай его, запивая водой, либо найди его у себя в сердце.

Шули выбирает второе. Пока длятся выходные, пытается укрепить дух, воображая себя рядом с Хеми: идут вдвоем по улице в Иерусалиме, болтают, держатся за руки. Всякий раз, когда Мири на него оглядывается, он растягивает лицо в чересчур широкой, вымученной улыбке.

В понедельник Шули поджидает Гавриэля сразу за дверью школы. Едва мальчик входит, Шули подбегает к нему, приветливо треплет по плечу. По мальчик смотрит кисло. Вытаскивает на под рубашки кисточки своих цицит и говорит:

— Я их надел. Они уже на мне!

— Нет, нет, хас в’халила, — говорит рав Шули. — Я не проверял. Избави Бог! Я только хотел тебе сообщить, что в последние дни ты на уроках и впрямь держал себя в узде. В знак благодарности я объявляю сегодня тройную перемену — в твою честь!

Гавриэль только таращит глаза.

— За то, что ты хороший мальчик. Награда!

— Я должен опять поговорить с вами?

— На перемене? Нет. Ты будешь на улице, с другими. Иначе это не был бы подарок. А вот что мне не помешает, так это кое-какая помощь сейчас, перед молитвой.

Шули видит, что мальчик заподозрил какой-то подвох.

— Помнишь, я говорил тебе, что мы с тобой кое в чем одинаковы?

— Потому что наши отцы умерли?