И мысль о том, что иные места находятся прямо перед глазами, скрытые от нашего зрения, развеивает последние надежды Шули. Разве все люди на свете, в эту самую минуту, не осведомлены о том, где дожидается своего времени Сад Эдема? Разве его местонахождение не указано в Библии со всей скрупулезностью — так же скрупулезно, как ешива на карте у Гавриэля? Разве Шули не может взять и съездить к рекам, вытекающим из Эдема, — на берега могучих Тигра и Евфрата, указанных на
Но если Бог не намерен позволять, чтобы кто-то из Его слуг успешно добился своего — если kaddish.com представляет собой персональный Эдем для Шули, земной рай, откуда Шули, опорочившего себя, спровадили совершенно справедливо, — то этот рай, совсем как другой Эдем, будет прятаться от него на самом видном месте.
Он знает, что следовало бы вернуться в отель, забрать паспорт и одолженный у Навы рюкзак и безотлагательно улететь домой. Он мог бы сделать ставку на милосердие Давидоффа и уже сегодня снова войти в класс. Шули мог бы выложить всю правду, без утайки поведать о своих оплошностях — давнишних и новых. Кто не посочувствовал бы ему, оказавшемуся в такой беде?
Шули взбирается по дальней лестнице и идет по улице дальше, в гору, к отелю. Когда он добирается до самой высокой точки мидрахова[90] и следит украдкой за всеми этими счастливыми людьми, деловито спешащими по вымощенной булыжником улице, когда ветер приносит смех старшеклассников, шатающихся туда-сюда, и восхищенные возгласы туристов, открывающих для себя то, что до них открывали невесть сколько раз, Шули думает, что ему тоже было бы полезно исчезнуть, ненадолго сделаться невидимкой среди этой публики.
Шули пока еще ни на минуту не давал себе передышки от своей миссии. А атмосфера района вмиг улучшает настроение. Ощутив голод, он идет в кошерную пиццерию — само по себе приключение. Усаживается на террасе, ест пиццу, выпивает галлон кока-колы.
Смотрит, как снуют вокруг все остальные, с лопающимися по швам пластиковыми пакетами, заполненными иерусалимскими свечами[91] для доморощенных эзотериков, футболками «Не волнуйся, Америка, Израиль прикроет тебя со спины», шоколадными батончиками с ивритскими названиями. Замечает совсем маленького пишера: тот бежит и тащит спиральный шофар с себя ростом. Шули вспоминает про подарки жене и детям. Если он возвращается без единственного, за чем ездил, надо хоть подарки привезти.
Шули забредает в магазин, где в витрине целая гора ермолок — но ни одной настолько большого диаметра, чтобы годилась искренне богобоязненному человеку. Роется в товарах, берет в руки то хамсу, то талисманы из синего стекла, крутит в руках каменные мезузы и дрейдлы, армянскую керамику, бутылочки с цветным песком.
Уже собираясь сделать еще круг по магазину, вдруг слышит свое имя: не «Шауль», а «рав Шули». Перед ним собственной персоной — вот только что подумал о той свадьбе! — Дафна Вайдер, мать невесты.
— Куда ни пойду — везде встречаю кого-нибудь из вашей семьи, — говорит она. — Мири я видела в день хупы. А теперь — здесь и вдруг вы? Б’отот у’бмофтим[92], — говорит она, подмигнув. И, посерьезнев, добавляет: — Это не отпуск — каникулы пока не начались. Кто же в лавке остался? Наверно, дети совсем отбились от рук.
— Я приехал учиться, на неделю. Что-то вроде творческого отпуска, — говорит Шули. Получается вполне естественно. — А вы? — спрашивает Шули, и на душе у него становится легко.
— Здесь наши молодожены. А мы с Зевом увязались за ними. У нас квартира в Рехавии, а мы в ней бываем слишком редко.
— Самой себя пригласить к дочке в ее медовый месяц — впечатляюще даже для еврейской мамы.
— Это не так ужасно, как кажется, уверяю вас. Таль идет в колель, и мы приехали проверить, как они тут, — на месяц, может, на два, пока они обживаются.
— Что ж, не забывайте, что счастливой паре требуется иногда от вас отдохнуть.
— Правда-правда, они часто бывают наедине, не на что жаловаться. И, — она снова подмигивает, — вы уж тоже не обходитесь со мной как мамочка.
Дафна уходит, так ничего и не купив. Шули смотрит ей вслед, пока она не растворяется в толпе.
Так живут очень многие из их общины: то и дело катаются в Израиль, словно это проще простого, словно можно въехать в туннель Линкольна[93] и обнаружить на том конце Иерусалим. Для Шули вероятность случайно повстречать кого-нибудь из Ройял-Хиллс куда выше на улице Бен-Йегуда, чем на прогулке по Мэдисон-авеню в родном городе.
И все же — какова была вероятность встретить Дафну сразу после того, как он на подгибающихся ногах вышел из ешивы, вспоминая не что иное, как свадьбу ее дочери? Нет, тут скорее веление судьбы, чем случайность. Вдобавок он знает: важно не то, что он повстречал Дафну, а то, какие слова она из него выжала.