Кадиш.com

Шули задается вопросом: было ли часом раньше имя на этой Торе тем же именем, которое он только что прочел? Возможно, благодаря его горячему желанию и мольбам даже буквы были отделены от ткани и переставлены в новом порядке святыми пальцами вытянутой руки. Как подумаешь, дрожь пробирает.

XXII

Все утро Шули потерян для учебы: бредит своей гипотезой, сулящей потенциальное продвижение к цели. В обеденный перерыв он приглашает Гилада перекусить в каком-нибудь ресторане на рынке Махане Йегуда — Шули угощает!

Гилад идет впереди, петляя и сворачивая, проулками и закоулками; Шули следует за ним по пятам. Когда они переходят улицу Агриппы, Шули нагоняет Гилада и спрашивает, знает ли тот женщину, которая вечно готовит еду в переулке у ешивы, — знает ли он, где ее лоток, и достаточно ли кошерна ее стряпня?

На оба вопроса Гилад отвечает «да».

Женщина приветствует Шули, словно старого друга.

— Значит, семечки понравились! — говорит она.

— Понравились, — говорит Шули. И, рассматривая все, что она выложила на продажу, они берут малауах[98] навынос, с матбухой[99] и баклажанами, а также с разными другими начинками, которых они не заказывали специально.

Шули расплачивается с женщиной, и они с Гиладом едят на ходу. Пьют ледяную газировку, а потом идут в «Марципан», лучшую пекарню на всем рынке. Шули хочет купить несколько килограммов ругелах и принести остальным в ешиву — это будет по-товарищески.

Пока печенье укладывают в коробку, Шули, усердно изображая невозмутимость, сгорая от желания все выспросить у Гилада досконально, говорит:

— А вот посвящение на этой Торе — я заметил, она от мара[100] Лейбовича?

— Вы знаете Дуду?

— Дуду? — говорит Шули, и его уверенность ослабевает.

— Он сердится, если обратиться к нему «господин» или «ребе». Не любит, когда перед ним расшаркиваются. Он даже не хотел, чтобы на чехле было вышито его имя. Мы купили чехол сами. Все скинулись, и рав Кац тоже. За такой большой подарок человека следует отблагодарить.

— Совершенно согласен, — говорит Шули. — А что, Дуду вам и другие подарки делает?

— Он наш главный спонсор. Кое-что мы получаем от государства, а Дуду оплачивает практически все остальное. Рав Кац всегда говорит: без него мы учились бы в потемках.

— Нынче даже аскетом быть очень недешево.

— И не только важные вещи — Тору и новые книги, когда они нужны. Он еще и делает как вы, когда заходит.

— Как я?

— Приносит сладкое. И всегда устраивает большой обед. Потом учится вместе с нами и говорит нам, какая это для него честь.

— И он никогда ни о чем не просит взамен? Не просит, чтобы вы, допустим, прочли мишебейрах[101] ради его приболевшего двоюродного брата, или посвятили свою учебу чьей-то памяти, или, может, читали бы определенные молитвы?

— Какие молитвы мы могли бы читать? — спрашивает Гилад.

— Типа кадиша. Он никогда не просит, хоть когда-нибудь, чтобы вы читали кадиш?

— Но никто же не умер?

— Ну разумеется, — говорит Шули, и в груди у него холодеет. — Я подумал: человек хоть и бескорыстный, но, может, просит что-нибудь читать.

— Никогда. Он всегда четко говорит, что взамен ему ничего не нужно. Кроме фотографий для его жены и детей — в остальном он нас даже ничем не отвлекает.

Фотографии! Как стремительно все переменилось! Шули готов прослезиться.

— Он вас фотографирует?

— На занятиях. Но фото — это не для него самого. Ему нравится показывать своей семье, на что идут их деньги.

— Какой благодетель! Какой альтруист! — говорит Шули, возблагодаряя небеса, мысленно произнося «Барух А-Шем» и «Всем радостям радость». Хватает коробки с ругелах и возвращается в ешиву практически вприпрыжку, с превеликим упоением размышляя над загадкой. Тот, кто приходит сделать несколько фото для своей семьи взамен на несколько купюр, опущенных в ящик для цедаки[102], вполне может заодно быть тем, кто добывает новые снимки для сайта с рекламой мистических услуг.

И все же это не приближает Шули к ответу на главную загадку. Где те студенты, которые действительно читают кадиш? Где та фабрика молитв, где мальчики поминают назначенных им усопших?

Когда они спускаются по лестнице к ешиве, Шули спрашивает, когда этот господин Лейбович наносит визиты.

— Иногда раз в месяц. Иногда раз в два месяца. По-всякому.

— Раз в два месяца? — Шули бледнеет.

Гилад, всегда старающийся чем-то порадовать собеседника, читает на лице Шули нескрываемое отчаяние.

— Иногда чаще. Бывает, в одном месяце заходит два раза, даже чаще.

Шули кривит губы.

— Да, это правда! — говорит Гилад. — Такие волны визитов. По крайней мере, с тех пор как я здесь учусь.

— А когда вы видели его последний раз?

— Я не запоминаю. Две недели назад. Три или четыре. Не могу точно сказать.

Уже в первом часу ночи Шули звонит домой, выбрав время, когда всю семью можно застать дома. У детей голоса радостные. Нава интересуется, ходит ли он все время с ее рюкзаком, а Хаим выясняет, сел ли уже папа в самолет, а сестра — так уж у сестер водится — говорит Хаиму, что он дурак, если думает, что папа звонит им прямо в небе.