Кадиш.com

Может быть, это он, думает Шули. Момент как по заказу: Шули полностью восстановил силы и выглядит не слишком неопрятно. Пришедший стоит, широко расставив ноги.

— Чем дольше мне придется возиться, — говорит он, — тем дольше вы просидите без еды.

После этих слов двое студентов вскакивают и выходят вслед за ним наружу.

— Это мистер Лейбович? — шепчет Шули Гиладу, искренне шокированный моложавой и современной внешностью посетителя.

— Он? — смеется Гилад. — Он работает на шуке, в одной стейкии. Но когда он появляется, значит, скоро следом придет Дуду.

Книги захлопываются, все убирают, центральные столы сервируют для грандиозного фуршета. Мужчина в рубашке-поло, оглядев студентов, сам подбирает себе третьего помощника.

Один стол — для мясных блюд, на другом — чарующее разнообразие салатов, на третьем возведена пирамида из хлеба.

Есть стол со сладостями и газировкой и пивом в бутылках, к которым мальчики припадают, словно умирающие от жажды.

Эта картина — ликующие прекрасные юноши пируют, насыщаясь пищей после насыщения Торой — кажется Шули наглядной иллюстрацией и к идеальной версии совета, который дал ему умирающий отец, и к кошмару про негнущиеся руки. Так — неотличимо от того, что он видит здесь и сейчас, — вполне может выглядеть Рай Земной. Смотреть, как они самозабвенно наслаждаются, — ничего чище и быть не может, думает рав Шули.

Шули смотрит на рава Каца. Да, на это уходит время, предназначенное для изучения Торы, вечерние занятия сорваны — но до чего похоже на награду тройной переменой! Шули понимает, что ребе, дозволяя это веселье, изменяет правилам ради высшего блага.

Тут-то в дверях и возникает некто малорослый, в широкополой, скрывающей лицо шляпе.

Кац бросается наперерез, протягивая руку для приветствия. Мальчики сбиваются в стайку за спиной своего ребе: сразу видно, появление этого гостя — для них важное событие. Самые уверенные в себе и самые охмелевшие даже похлопывают его по спине.

Гость в непримечательном черном костюме и непримечательных черных ботинках — не то чтобы идеально начищенных и не то чтобы изгвазданных, таких же как у всех в этом пыльном городе. Узкоплечий, но выглядит крепышом: такой человек может огорошить здоровяка, случись им подраться.

За этим наблюдением в лихорадочно возбужденном мозгу Шули следует сотня других, и все подводят к одному выводу: вот он, Лейбович. А Лейбович запросто может оказаться тем, кто ему нужен.

Кац велит всем замолчать и передает слово гостю: тот желает сказать несколько слов. Вначале он просит кружку пива для лехаима; подняв ее повыше, говорит: «Им эйн кемах, эйн Тора» — «Голодное брюхо к ученью глухо», — и вся ешива раскатисто хохочет. Шули, выйдя из транса, чувствует, что сильно проголодался.

Гилад, словно читая мысли Шули, подходит с полной тарелкой для американского друга. Подносит ее, широко улыбаясь, — вот ведь добрая душа.

Пока Шули уплетает за обе щеки, Гилад крутит свой пейс толщиной в паутинку.

— Это Дуду, — говорит он Шули. — Я же вам говорил, что он придет.

— Хеми, — говорит Шули, и его сердце поет. — Мой старый приятель Хеми объявился.

Часть четвертая

XXIV

Дуду отказывается вести благодарственную молитву в конце ужина. Даже слышать не желает, призывает удостоить этой чести какого-нибудь коэна[106].

Студенты декламируют «Биркат га-мазон», а потом снова разбиваются на пары для мишмара[107]. Пока они учатся, Шули снова и снова поглядывает украдкой на Лейбовича, беседующего в другом конце зала с Кацем. Так часто поглядывает, что Гилад, теряя терпение, снова и снова шлепает по столу ладонью, призывая сосредоточиться на тексте. Это продолжается, пока Лейбович не достает свой айфон: и тут-то Шули — у него голова кружится от восторга — окончательно захлопывает Гемару.

Лейбович включает обаяние: улыбается, смеется, щиплет студентов за щеки. Шули смотрит с замиранием сердца, как Лейбович приступает к фотосъемке. То портреты, то документальные фото. Студенты делают селфи с Дуду: все строят рожи, валяют дурака. А иногда, для некоторых кадров, студенты позируют, а Дуду дает им указания. «Вы двое, откиньтесь на спинки стульев, — говорит он. — А ты сделай серьезное лицо, сосредоточься на сугии[108], словно она тебе очень трудно дается».

Вечером студенты расходятся по домам, а Лейбович остается в ешиве, беседует с равом Кацем. Шули сидит за столом, читает, выжидает, пока представится случай, — ему хватило бы секунды с глазу на глаз. Когда Лейбович говорит раввину «доброй ночи» и выходит, Шули отодвигает стул.

Он уже в дверях, когда Кац говорит:

— Хороший был ужин, а?

Шули, взявшись за дверную ручку, отвечает:

— Хороший ужин, да.

— Хороший человек.

— Щедрый, — говорит Шули. И, открывая дверь, переступая порог, говорит: — Свежий воздух. — Вежливо приподнимает шляпу и спешит к воротам.

Шули выходит в переулок — а там пусто! Паника! Сердцебиение! Прошло не больше минуты, правда же? Как Лейбович успел уйти?