Кадры решают все

Миновав сумрачное и суматошное здание вокзала, они вышли к электричкам. Ирина, как всегда, заволновалась, что случайно сядет не в тот поезд, но Гортензия Андреевна уверенно подвела ее к третьему перрону.

На всякий случай Ирина проверила, что в окошечке зеленой кабины с красным клювиком, похожей на морду сказочного дракона, стоит нужная табличка, и они вошли в поезд. Народу оказалось много, не давка, но свободных мест не оставалось, а из-за моложавого вида Гортензии Андреевны ей никто не уступил, поэтому до станции Девяткино ехали стоя, а там большинство вышло, и вагон почти опустел.

Гортензия Андреевна с Ириной устроились друг напротив друга и удовлетворенно вздохнули, предвкушая, что остаток поездки проведут с комфортом.

Учительница огляделась по сторонам, убедилась, что на соседних скамейках никого нет, и, слегка понизив голос, спросила:

– Как ваш процесс, Ира? Наказали гениального творца?

– Ой, не спрашивайте, – отмахнулась Ирина, – всю голову себе сломала, а внутренней убежденности нет, и заседатели в этот раз не помогают.

– И что же предпринять?

Ирина пожала плечами:

– Знаете, Гортензия Андреевна, наверное, в этот раз сделаю как просят.

– Даже так?

– Ну да, в конце концов, презумпцию невиновности у нас еще никто не отменял.

– Это разные вещи, Ирочка.

– В данном случае разница вот такусенькая, – Ирина сложила большой и указательный пальцы.

– Пойдете, стало быть, на поводу?

– Когда-то надо начинать.

– Н-да?

– Честно говоря, я сама не хочу лить воду на мельницу западной пропаганды.

– Это похвально, конечно, но не вижу связи.

– Осуждение режиссера однозначно будет расценено мировой общественностью как покушение на свободу слова.

Гортензия Андреевна покачала головой:

– Послушайте, Ирочка, Соломатин ваш, конечно, позволяет себе всякое, но в силу отсутствия таланта он не представляет опасности для общества. Его творчество – это не более чем вопли котенка, который наступил на собственный, скажем для приличия, хвост, а сойти лень. О нем забудут раньше, чем он заткнется. Настоящая махровая антисоветчина началась с поэта Маяковского.

– Да нет, Гортензия Андреевна, вы что-то путаете, – перебила Ирина, – он же волком выгрыз бюрократизм и всякое такое.

– Вспомните другое: «Единица – кому она нужна? Голос единицы тоньше писка! Кто ее услышит, разве жена, и то, если не на базаре, а близко!» И далее по тексту: единица вздор, единица ноль… К сожалению, эта идея была подхвачена и с тех пор активно внедрялась в массовое сознание. Думаю, не ошибусь, предположив, что одной из первых услышанных вами притч была притча про веник.

– Не ошибетесь, – улыбнулась Ирина. – А еще «Я – последняя буква алфавита».

– Или вот еще: не бывает, что весь строй идет не в ногу, один командир в ногу. – Гортензия Андреевна засмеялась: – Как человек не совсем сторонний, скажу, что так очень даже бывает.

Ирина вздохнула:

– Как раз недавно думала о том, как трудно быть самой собой.

– Вот именно, Ирочка. Конечно, общее дело – это очень хорошо, но ведь таким образом человеку с пеленок внушают, что от него ничего не зависит. Он не важен, он ничего не решает, личность выносится за скобки, но коварство в том, что здоровый психически человек не может совершенно отказаться от собственного Я, поэтому он усваивает, что единица ноль, единица вздор, в отношении других, но не в отношении себя. Я – это я, пусть от меня ничего не зависит, но я важен, а другие – нет. Чего с ними считаться-то, с нулями?

– То есть категорический императив Канта это не про нас?

– Ирочка, о чем вы говорите! – засмеялась Гортензия Андреевна. – Он у нас даже не ночевал. Ха-ха, буду я еще относиться серьезно к каким-то там одноклеточным, придумали тоже! Это же вздор и ноль, прутики от веника, которые я все сейчас поодиночке переломаю. Вы никогда не задумывались, почему у нас такую бешеную популярность приобрел герой прекрасной сказки Астрид Линдгрен Карлсон?

Ирина пожала плечами:

– Отличная книжка, и мультик по ней сделан очень талантливо.

– Да, но почему взрослые тоже любят этого героя вместе с детьми? Меня совсем недавно осенило, что Карлсон – это образ типичного советского человека. Наглый, бесцеремонный тип, маскирующий наглость остроумием, жадный, любитель халявы, избегающий любой ответственности, для которого имеет значение только он сам, а все остальные люди вздор и ноль.

– Вы уж припечатали беднягу, – рассмеялась Ирина.

– Ничуть.

– Он положительный герой.

– Только когда ему хочется. Он даже с преступниками борется, только когда ему весело, а его борьба с фрекен Бок очень напоминает отношения интеллигента с советской властью.

– Курощать и низводить, – припомнила Ирина. – Но сказка все равно хорошая.

– Да отличная! Впрочем, Ирочка, мы отвлеклись от темы. Я хотела сказать, что вы одна из тех редких женщин, которая берет на себя ответственность. Вы понимаете, что человек – это не вздор и не ноль, и, честно говоря, меня бы очень огорчило, если бы вы поступились совестью ради аппаратных игр.