Кадры решают все

– Гортензия Андреевна, там такая ситуация, что либо сразу оправдать, как просят, либо отправить на доследование и потом все равно оправдать, – вздохнула Ирина. – И первый вариант значительно лучше с точки зрения экономии народных денег. Соломатин невиновен на девяносто девять процентов, и затягивать процесс ради одного процента моих сомнений довольно расточительно.

– Вы же говорите, что нет внутреннего убеждения, – напомнила учительница.

– Всего на этот пресловутый один процент. Конечно, Игорь Васильевич не самый великий кинорежиссер на свете и человек не очень хороший, но к хищениям вряд ли причастен.

Ирина вспомнила визит Насти Астаховой и поморщилась. Нет, обманчива внешность. Такое благородное лицо у Игоря Васильевича, такой смелый и открытый взгляд, и, выступая по телевизору, он всегда говорит правильные вещи, а взял и совратил юную девушку, у которой до сих пор взгляд наивного олененка, несмотря на пережитое. Впрочем, в наши свободные времена совращение за грех не считается, но бросать девушку с твоим ребенком на произвол судьбы до сих пор нехорошо. Поэтому, даже если догадки Соломатина верны и именно Настя заложила в ОБХСС преступную группу, сильно винить ее за это нельзя.

Так, стоп! Нахмурившись, Ирина энергично потерла лоб. Гортензия Андреевна спросила, что с ней, но Ирина отмахнулась, лишь бы не упустить мысль. Что-то Настя сказала важное…

С грохотом разъехались двери в тамбур, и по вагону прошли трое мужчин. От них сильно пахнуло лесом и табаком. Ирина испугалась, что они сядут рядом, но, к счастью, мужчины выбрали крайнюю скамейку возле кнопки аварийной связи «пассажир – машинист».

Эврика! Ирина чуть не подпрыгнула от радости, что схваченная за хвост мысль не вырвалась в глубины подсознания, а довольно смирно позволила вытянуть себя наружу. Настя сказала буквально следующее: «Он знал, что я знала».

Ирина тогда пожалела девушку, не стала углубляться в эту тему. Во-первых, не хотелось доставлять Насте лишних неприятностей, а во-вторых, в таком случае следовало немедленно прекратить их мирный женский разговор и оформить Насте повестку как свидетелю, чтобы она в присутствии бывшего любовника и других участников процесса поделилась своими знаниями относительно преступной деятельности киношников.

Ирина решила, что правосудие того не стоит, девушка и так хлебнула горя, чтоб ее подвергать еще и такому испытанию, и нарочно сделала вид, что не заметила этой проговорки.

Не важно, насколько была осведомлена Астахова, суть в другом – как мог Соломатин знать, что она знает, если он сам ничего не знал? Или мог? Но тогда девушка, скорее, сказала бы – он решил, что я знаю. Или он думал, что я в курсе. Но нет, с ее слов, Игорь Васильевич был убежден, что она знала о преступлении достаточно, чтобы из мести заложить его ментам. А как ты можешь знать круг посвященных, если ты сам не посвящен? И откуда Настя могла знать, если уж на то пошло? Только от любовника, который в минуту расслабления похвастался, какую крутую штуку они с мужиками замутили.

Или она возводит слишком сложные конструкции? От напряжения Ирина застонала.

– Что с вами, Ирочка? – всполошилась Гортензия Андреевна. – Вы плохо себя чувствуете?

– Нет, нет, просто мыслительный процесс тяжело дается.

Гортензия Андреевна сочувственно покачала головой:

– Понимаю… А вы не хотите рассказать мне о своих сомнениях? Ехать нам еще далеко, в вагоне никого…

Выслушав Ирину, Гортензия Андреевна тяжело вздохнула и огляделась. Вагон был пуст, мужчины, громыхнув напоследок дверью тамбура, вышли на предыдущей остановке, но учительница все равно подалась к Ирине и слегка понизила голос.

– Во-первых, я на вашем месте не стала бы переживать из-за этого кагэбэшника. Держите его в уме, но не надо слепо подчиняться его рекомендациям.

– Я и не собиралась.

– Рискну предположить, что негативных последствий для вас не будет, если вы его ослушаетесь, ибо даю вам девяносто девять процентов за то, что ваш Соломатин – сексот, причем далеко не самый ценный.

– Даже так?

– Думаю, именно поэтому ему разрешали снимать такие странные фильмы, и, кстати, еще неизвестно, что первично – то ли он пошел в сексоты, чтобы снимать свою заумь, то ли наоборот – специально создавал такой странный продукт с привкусом инакомыслия, чтобы втираться в реально диссидентские круги. Когда же он попался на хищениях, то обратился к своему куратору, ну а тот сильно напрягаться не стал, поскольку в этой среде проще завербовать десять новых агентов, чем вытащить одного старого, вас шуганул и успокоился. Получится – хорошо, нет – совесть чиста.

Ирина подумала, что в логике Гортензии Андреевне не откажешь.

– Он говорил про государственные интересы, что мы должны показать мировой общественности, что у нас существует реальная свобода слова…

Учительница фыркнула:

– Так а что еще он мог вам сказать? Впрочем, Ира, давайте по существу, пока я помню все хитросплетения, а то через полчаса вам мне все заново рассказывать придется. Маразм-то уже дышит в затылок.

– Не скромничайте.