Кадын

На той стороне степь неровная. Не только насыпи камней — стоят там скалы, невысокие, в ряду три на юго-запад протянулись. Постояла я возле курганов, не зная, в какой положили брата, посмотрела на их спящие булыжники и отправилась к первой скале, темно-зеленого камня. Коней связали, внизу оставили и по уступам вскарабкались наверх.

Вид на всю степь оттуда открывался. Прямо под нами насыпи Чу лежали, цепочками по всей степи расходясь. Надо было торопиться, солнце уже за горы ныряло. Тут же текла небольшая болотистая речушка, у которой оставили мы коней, по ее берегам росли лиственницы и тальник. Быстро мы с Эвмеем спустились, набрали хвороста для костра, чтоб всю ночь с огнем быть, и уже сели спокойно на скале, закат ожидая.

Солнце быстро село. Уходящий месяц тогда был, выйдет нескоро. Только звезды рассыпались по выси, и теплый ветер потянулся наверх, с остывающей степи, к нам. Наш одинокий костер, верно, издалека был хорошо виден, но этого я и хотела. Велев Эвмею держать огонь, я отошла на край скалы, откуда насыпи открывались, села на одежду и стала ждать.

Это пришло быстро, почти так, как и на Оуйхоге: вдруг появился туман, сначала неясный, потом все плотнее, и скоро вся степь была словно бы под водой, туман ее поглотил. Я смотрела туда и звала знакомые тени древних жителей этой земли, духов, людей ли, того не знала.

Они появились, и так же, как было много лет назад, ужас наполнил мое сердце. Но я удержала себя и заговорила с ними:

— Чу! Это я, царь люда Золотой реки, Ал-Аштара! Я с вами пришла говорить, ответьте: зачем вам люд мой? Зачем оставить на этой земле решили вы нас? Уже и братья гонят нас в кочевье, вы же не пускаете, сердцами людей завладев. Не достало ли вам еще воинов, что в ваших домах легли? Отпустите нас! Отпустите, или мало еще вам отдали?

Они услышали меня — я это почуяла — и потянулись все к скале. Как сердце ночи, тьма, что ночь порождает, так стали они вокруг. Но молчали, и несказанная гордость, презрение шли от них. Я была для них как корова или овца — жертва, приведенная к ним, скотина. Это всем существом своим я поняла.

— Чу! — закричала я. — Вы цари этих земель! У вас достаточно слуг, и люди, что живут с вами давно, вас почитают! Мы же не знаем вас! Мы не с этих земель! В нас свободный ветер живет, к вечному кочевью нас понукает. Дайте моим людям сняться, отпустите! Или алчность живет не только в духах и людях, но и в древних царях?!

Моя голова полна была болью, а уши — неясным гулом. Ветер подул снизу сильнее, и тени как будто заволновались. Но не отвечали они мне, все так же презрением было полно их молчание, нечеловеческой гордостью.

— Чу! Чу! Чу! — вновь и вновь я взывала, но все было тщетно. Тут поняла я, что они растут, ко мне приближаясь. Вот ближе, ближе, на скалу поднимались они, и тогда поняла я, что будет со мной то же, что с Очи однажды случилось, отшатнулась и успела крикнуть: «Огня!»

В этот момент снова содрогнулась земля, и гул по степи прокатился. Я на ногах не устояла, упала на камни, но верный Эвмей подскочил с горящей палкой, освещая ночь надо мной.

Кто спас меня, я не знаю — чужеземец ли, старший ли брат, содрогнувший землю. Спрятались Чу, не стало тумана. Мы с Эвмеем до утра оставались на скале, и далеко, как сигнал, был виден наш костер в степи.

— Я слышал, как царь говорил с теми, кого глаза мои не различали, — сказал мой Эвмей. — Ответили тебе древние цари?

— Нет.

— Твое сердце в печали от того?

— Нет. Зачем грустить над тем, что нельзя изменить?

— Как мне успокоить тебя, Кадын?

— Спой песню своего народа, друг.

Он задумался. Потом улыбнулся:

— Я знаю, чем порадовать тебя, царь. У нас рассказывают певцы предание о мореходе, двадцать лет искавшем дорогу к дому с войны. Я не помню всего сказания, но одну песню помню и спою тебе, царь. Это гневная песня про то, как, вернувшись, мореход нашел в доме жены множество женихов, неволивших ее стать им супругой, и убил их всех.

— Один?

— Да. Боги ему помогали. Еще слуги и повзрослевший без него сын. Эта песня — про битву.

— Пой, друг.

И он пел на своем странном, как вода, певучем языке, пока не взошел месяц и не осветил степь предутренним светом. Тогда мы затушили огонь, спустились, нашли коней и отправились в обратную дорогу.

Что было дальше? Немного осталось мне рассказать.

Осенью стали чинить люди свои дома, хотя не прекратилась земная тряска. Не все имели хорошие шатры, чтобы зимой в них жить. Реки пошли мутные, с гор сходили камни. Олени ушли в другие горы, в осеннюю охоту мало взяли мяса охотники. Волки резать принялись стада. Медведи не легли с первыми холодами в неспокойную землю. К зиме тяжелей люду стало. Скот теряли, охота не шла. Троих охотников за первую луну зимы задрали медведи, близко они ходили вокруг станов, воровали коров и коней. Сдвинулось все в мире, дурно стало.

Я не звала глав родов, для меня все это об уходе говорило, они же по-прежнему упрямились. Сами ко мне пришли они.

— Помоги, царь! — так они со мной заговорили. — Люду тяжко, чего хотят духи, скажи!