Кадын

– Позови отца. Скажи, чтобы звал всех. Пусть всем скажет, что мы уходим. Пусть просит у духов пути. Мы идем к Золотой реке.

И опять меня накрывало алой волной, и вновь я вела спор с отцом и жарко просила его о кочевье, и грезился мне скрип груженых повозок, рев погоняемого скота и зарево подожженных, оставленных нами домов… Когда в следующий раз я открыла глаза, вместо Таргатай сидел Санталай.

– Брат, где мы? Далеко ли уехали? Хорошо ли идут наши стада и табуны?

– Усни, Ал-Аштара. Тебе мнится.

И я понимала, что брежу, и мы никуда не идем, и от этого горько плакала. Жар спал. Вся тяжесть беды, пришедшей в мой люд, вновь на меня легла. И тяжесть вины давила сердце.

– Брат, завтра езжай в горы, найди мою Очи. Скажи, что я ей благодарна.

– Спи, сестра. Девы, лечившие тебя, разогнали зло. Ты поправишься и завтра сама сможешь ехать в тайгу.

– Ах, Санталай, Санталай! Что же я наделала! Что теперь будет!

Но сон уводил меня, и я видела барса-царя на голубом блистающем камне. Золотая река вытекала из-под него ручейком и превращалась в широкий, сияющий солнцем поток. И я счастливо плакала, и смеялась, и вопрошала ээ:

– Скажи мне, где это? Где она протекает? Укажи мне дорогу, и мы снимемся с людом и уйдем к Золотой реке навсегда.

Но дух молчал, а я слышала вместо ответа голос старой мамушки:

– Спи, Аштара. Не кричи, золотое дитя.

Глава 12 Черная вода

Скоро всем стало известно, что летит к нам на черных крыльях война, жадный клюв свой уже распахнула. Начались дни ожидания, дни подготовки к битвам. Все чаще вместо посиделок выходили люди перед домами и играли с оружием, и старшие обучали младших. Вспомнили, что живы в них предки-воины с берегов Золотой реки. Закипела работа в кузнях. Гонцы со всех станов ехали к кузнецам за связками волчьих зубов.

Но больше всех, казалось мне, трудился в те дни отец. Без отдыха он ездил по станам, собирал войска, распределяя воинов по линиям, назначая вождей, сам проверял десять волчьих зубов из каждой сотни и каждую двадцатую голову клевца. А возвращаясь домой, встречался с вестниками и просителями. За разным шли люди, и он все разбирал, во все вникал. Дом был всегда полон народу, и отец, казалось, совсем не спал, поздно всех распуская, а засветло ехал, куда его звали. Люди были растеряны, за любой мелочью шли к царю. Но он принимал их спокойно.

В один день пришли темные с ежегодной данью. Шкурки, овчины и оленьи кожи приносили они, мед и твердый сыр, сушеную рыбу и кедровые орехи. Отец смотрел на все молча, блуждая глубоко в своих мыслях, и только когда служанки снесли все в лари, спросил главу темных:

– Мала нынче дань, Шерешнек. Или зверя в лесах не стало?

Он сказал это рассеянно, с легкой улыбкой – с вождем темных он был в дружбе. А тот, сам уже дряхлый старик, который приходил всегда с сыновьями и мужьями дочерей, показалось, смутился и отвел взор. Не сразу ответил отцу:

– Есть зверь в тайге, царь красного люда. Да нет охотников. Как услышали мои люди, что быть войне, собрали семьи и ушли глубоко в тайгу. Не спустились принести дань.

Отец кивал, но, казалось, не слышал его слов.

– С нами будут биться степские, – молвил рассеянно. – Вашим людям бояться нечего, могли бы не уходить.

– Царь красного люда! – возвысил вдруг голос Шерешнек. – Пришел я к тебе еще за тем, чтоб позволил с твоими воинами сражаться вместе! Все, кто не сгинул в тайге, весь мой клан и еще пятьдесят мужчин, – все мы хотим выступить с вами рядом, когда придет война из Степи.

Отец словно только тогда заметил темных в доме. Поднял глаза и с удивлением всмотрелся в вождя.

– Благодарю тебя, но зачем вам это? То наша война, твои люди могут избегнуть ее.

– Нет, царь, кто такие степские, мы знаем. Вы давно с нами живете, и обид мы от вас не терпели. Если же станут здесь жить степские, ни клочка земли нам не достанется, дев уволокут к себе в дома, а мужчин повесят на деревьях как воров. Нет, царь, не хотим мы допустить степских, позволь с твоими сынами сражаться.

Отец согласился. Тогда все мужчины и сам Шерешнек взяли пики, опустились перед отцом на колено и, склонившись, положили оружие ему под ноги.

После я вспоминала об этом клане темных. Из двух сотен мужчин несколько десятков осталось в живых после битвы, но из тех, кто ушел в тайгу, вернулись немногие: их всех перебили степские. Было ли предчувствие у старого Шерешнека, который канул в Бело-Синее, не дожив до войны, что только так он сумеет спасти малую часть своего малого люда? Или же так мстил его клан за дочь одного из сынов вождя, которую обесчестили слуги Атсура?

Нежданно явилась Камка. Весной еще не пахло, лишь похотливые собаки открыли гон. И вдруг долетел слух, что Камка пошла собирать мальчиков на посвящение. Бабий вой, точно пожар, потянулся из стана в стан, опережая саму Камку, и вот докатился до нашего дома: как-то утром ворвалась ополоумевшая встрепанная женщина и принялась голосить, пеплом из очага пачкая себе лицо: