Каена

— Разумеется, — кивнул он. — Но я не верю в вашу искренность, Ваше Величество.

Он отпустил её, и Каена содрогнулась, словно от удара плетью. Она хотела воскликнуть, отдать какой-то приказ, но не была в силах это сделать.

Равенна спрыгнула с алтаря. Не осталось больше и следа от трупа, и последние капельки крови она успела слизнуть с каменной поверхности.

Руны утром будут неактивны. Этой ночью Каена больше никого не пригласит.

— Ваше Величество, — промолвил он, — приятного сна.

— Если нарушишь завет — пожалеешь.

— Однажды я уже нарушил, — ответил Роларэн. — И пожалел об этом не один раз. Но Златая Охота не возбраняет победу.

— Только в счёт казни Охотника.

— Я надеюсь на это, Ваше Величество. Мне и вправду давно уже пора покончить со своей вечностью. Не полагаете ли вы, что это может быть причиной посягательства на трон?

Каена не ответила. Личность королевы священна. И всех, кто приближен к королеве, всех, в котором течёт святая кровь новой династии. Всех, кто занимает рядом с нею место — на парном королевском троне, давно сожжённом. Король мёртв, да, но кто мешает ей найти нового?

И у Роларэна давно было власти куда больше, чем ему хотелось бы это признавать.

* * *

Год 120 правления Каены Первой

Прямой удар. В бок — слева. И резкий обманный выпад в лучшем классическом стиле. Нападение. Защита. Атака, острая, словно лезвие меча. Полуоборот, взмах — чтобы отсечь голову. Добивает, вонзая в тело противника клинок — так, чтобы пробило насквозь.

Тогда он открывает глаза.

Противника в луже крови нет. Это правила боя — кто не умрёт в Академии, тот умрёт за её стенами. Бой до смерти; он ищет труп или того, за кем позовут Мастера, дабы попытался вернуть к жизни то, что осталось от тела, но ничего нет. Его партнёр по бою стоит в метре — он ровно дышит, кажется, даже не ступал ни шагу.

Единения с мечом всё ещё нет. Тяжёлый двуручник тянет к земле, и даже у самого великого силача однажды заноют руки.

Прямой удар. На поражение — потом наискосяк, чтобы перерубить прямо по невидимой генеральской перевязи, которой не должно быть ни на чьём плече в Академии — и нет. Они тут всё без званий, есть те, кто опытнее, есть те, кто не тренировался вообще.

Он чувствует, как должна хлестать чужая кровь. Теперь он знает, где стоит его противник.

Чужая шпага — против меча, подумать только, какая глупость! — взмывает в ударе, прорезает насыщенный болью и ненавистью воздух и оставляет резкую, остроконечную "М" на груди.

Конечно, этот зигзаг только походит на "М". Куда больше он схож с неизвестной эльфийской руной, и противник отступает на шаг, вновь опуская собственное оружие. Шпага не прячется в ножны, её лезвие орошено кровью. Шпага словно живая.

Он нападает. Тяжёлый двуручник начинает тянуть к земле. Короткий, быстрый укол, удар по запястью, и оружие уже невозможно удержать в руках. Он в последний раз делает выпад, от которого не уйти живому человеку, но противник отклоняется, выворачивается, изгибается, будто не человек, а змея.

И переходит к следующей жертве.

Их — много. И сначала они выбирают оружие и по очереди подходят к нему. Он не измучен. Он не устал, словно этот бой начался только мгновение назад. Лёгкая шпага то и дело прячется в ножны, да и дышит он подозрительно ровно. Можно даже подумать, что он не способен проиграть и вовсе, что это не человек дерётся, а иллюзия.

Следующий противник хватает кинжалы. Они для него привычны, они для него знакомы с самого детства. Он пытается напасть, ударить в плечо, поразить цель — сердце, — но не может. Шпага обращается в серебристое пятно перед глазами; пляска с кинжалами заканчивается полётом, раненный отступает, зажимая ладонями рану.

Благородство теряется. Они, как рассказывают на занятиях, окружают противника со всех сторон и пытаются напасть одновременно. Мужчина оказывается в кольце, руки у него — всего лишь две, но он не дерётся. На губах застывает издевательская улыбка, оценивающий взгляд скользит по каждому из них, а после — всё вновь приходит в движение.

Он отбивает удары быстро и метко. Выбивает оружие, бьёт не насмерть, но по рукам. Противники дерутся до первой смерти, он — до первой крови, не гнушаясь подходить сзади. Он слишком гибок и, кажется, способен вывернуться от любого удара — когда столкновение кажется неизбежным, в последнее мгновение, под неистовый противничий рык, под вскрик, подобный больше чёрноперой птице, чем человеку, уходит в сторону.

Чужие мечи сходятся на равных условиях. Руки застывают — смертельный удар своего для своих. Он выскальзывает из кольца, не давая им успеть понять, что противника больше нет, и оставляет наедине с собственным тихим, таинственным сражением. Он оставляет их умирать.

Когда они понимают, что врага больше нет, круг замыкается кровью. Свои убивают своих. Иллюзия прыгает по каждому из присутствующих, он — не смеётся, не развлекается, он просто выполняет методично свою работу.