Каена

— Здравия вам и роду вашему, — ответил местной церемониальной фразой и повернулся к девушке спиной. Та не стала догонять — она услышала всё, что желала услышать, и теперь больше не искала нового оправдания или, может быть, объяснения собственной радости. Следы от ударов начинали постепенно сходить — может, сами по себе, может, постарался эльф, — но разве ж в этом было дело?

Роларэн не уходил быстро. Казалось, тело его пронзила усталость. Шэрра тоже молчала — делала вид, что не услышала, когда он проснулся среди ночи. Равно и сейчас показала, что ничего не знает. Не догадывается о том, как он беззвучно поднялся на ноги, как выскользнул на улицу, ступая так, что ни один человек не был в силах услышать. Она — эльфийка, и то с трудом прорвалась сквозь шум снега за окном, чтобы понять, куда он идёт.

Она единственная услышала крик. И смотрела, открыв окно, на то, как палица прижималась к горлу мужчины, грозясь переломать ему шею ещё до того, как наконец-то яд войдёт в действие.

Шэрра понимала, почему он это сделал. Она и сама бы такого, наверное, убила — по крайней мере, спокойно обрекла на смерть, наблюдала за нею даже с некоторой радостью, недоумевая — почему прежде никто не догадался этого сделать? Но не в этом была беда. Не в этом было дело.

Она не стала задавать вопрос. Она, заговорив, просто констатировала непонятный для неё факт, такой логичный и правильный для Рэна.

— Ты снял перчатки.

— Я тоже отец. Пусть даже моя дочь давно уже не со мной, — ответил он.

— С Миро ты сражался без шансов для них и без боли для себя. Почему сейчас? Я видела, что у тебя по руках стекает кровь. Неужто оно того стоило?

— Стоило, — кивнул Роларэн. — Ещё как стоило. Разве ж ты не понимаешь? Это не месть. Это данность им.

— Это не повод убивать человека, даже если он тебе неприятен.

— Она — третья, Шэрра. Из пятерых. Две лежат в могиле, а за ними никто не будет плакать, — он обернулся. — Она — третья. Скажи мне, сколько эльфиек и эльфов в нашей стране имеют счастье быть родителями хотя бы второго ребёнка?

— Ты не за девушку это сделал, — выдохнула она. — Ты всё ещё совершаешь, Роларэн, личную месть…

— А ей всё равно, — хмыкнул он. — Она получила результат, она им более чем довольна. Разве есть кто-то, кто будет жаловаться на чистоту выполненной мною работы?

Шэрре стало как-то не по себе. Она слышала такую дикую, холодную уверенность в его словах, что должна была мечтать о побеге, а её всё ещё, будто бы тем магнитом, притягивало к мужчине, которого она ни минуты не любила, но всю оставшуюся ей жизнь отдавала данность. Данность немую и такую болезненную, что страшно было даже себе представить, во что это в итоге обратится.

Но он не стал бы причинять ей вреда. Не стал бы беречь её или, напротив, вредить. Он просто отпускал в далёкую свободу тех троих, что ещё были живы, оставляя кровавый след.

— Мне надо было, — наконец-то протянул Роларэн, — отметить, что мы здесь были. Перед этими зверьми из Академии, которых ни за что не остановит Фирхан, и надо. Зачем оставлять след на людях, если можно заклеймить животное?

— Ты исцелил племянницу этой женщины, тоже не испытывая чувство жалости.

— Она предоставила нам кров — а за это следует поблагодарить не только эльфа, но и человека. Она не стала швырять в спину нож, а за это человеку надо вдвойне сказать спасибо. Почему? Всё слишком просто, — он пожал плечами. — Человек — слишком подлое существо. Ты видела когда-то, чтобы хоть один эльф ненавидел своё дитя? Ты видела, чтобы поднял на него руку? Дитя — Вечное, разумеется. Они все боялись того, что стало рождаться в последнее время. Но это значит только одно — они боялись того, что творилось в их собственных душах.

— Я родилась не Вечной — но мама всё равно меня не боялась, а любила.

— Твоя мать крови чище, чем можно подумать. А ты не можешь знать, Вечная ты или нет. Ты бессмертна сейчас.

— А что, раньше это как-то определяли?

— Ждали. Потом научились и без этого.

Он бодро зашагал вперёд, уже по дороге, словно намеренно оставлял следы. И Шэрре казалось, что он не должен был ждать погони — а со вчерашнего дня словно надеялся на неё. Надеялся на то, что ему придётся ещё раз совершить убийство или, может быть, напиться чужой крови.

— Уверена, что Каена Первая ненавидела бы своё дитя, будь оно хоть сто раз вечное.

— Каена Первая бесплодна, — эльф остановился, и почему-то Шэрре показалось, что он как-то по-особенному побледнел. — Но есть мужчина, ребёнка от которого она любила бы безмерно.

— Ты.

— Может быть, — кивнул он. — Но она любит выдуманный облик, а не то, что таится в моём Златом Дереве.

— Она не может придумать ничего лучше, чем ты. И я не могу утверждать, что до конца её понимаю.

— Она не может, — согласился Роларэн, зашагал быстрее, но на бег не сорвался. Зато каждый раз так впечатывал собственную палицу в снег, что та оставляла по себе оплавленные куски камней, которыми выложена была дорога.