Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами

Естественно, изменения не могли не затронуть самих творцов культуры. Среди нового поколения художников и писателей не много было добровольных бродяг и маргиналов. Почти не осталось причин для того, чтобы громко заявлять о своей позиции: больше не было ни кайзера, ни войны, экономическая и политическая ситуации начинала стабилизироваться, и большинство творческих людей ассоциировали себя с демократическими постулатами Веймарской республики. Кроме того, инфляция, жестоко ударившая по представителям свободных профессий, заставила их осознать, что главное – обеспечить себе modus vivendi[7]^?, создав стабильный доход. Они больше не желали влачить жалкое существование или вынужденно заниматься делами, неподобающими их таланту – как драматург Карл Цукмайер, которому пришлось прибегнуть к контрабанде наркотиков, или Курт Тухольский, вынужденный согласиться на работу в банке, что еще более унизительно для писателя.

Тогда, в том динамичном и оптимистически настроенном Берлине, выходящем из кризиса, в котором можно было увидеть, как культура становилась явлением для широких масс, как сотни тысяч людей искали развлечений, чтобы занять себя в свободное время, можно было подумать о том, чтобы жить благодаря художественному таланту или литературному призванию. Писатель мог рассчитывать на встречу с щедрым издателем или на публикацию статей и заметок в многотиражных газетах; драматург – на постановку своих пьес в одном из многочисленных театров или на подработку в новом жанре радиотеатра. Художник мог зарабатывать на жизнь заказами богатых клиентов или выставляя свои работы в престижных галереях с большим количеством посетителей; фотограф – стремиться к тому, чтобы его снимки сопровождали репортажи в новых иллюстрированных журналах, производивших фурор. Актеры могли совмещать театр с процветающим миром кино, который обеспечивал миллионы зрителей; у музыкантов и вокалистов была возможность записывать пластинки, зарабатывая себе этим деньги и славу в вечности; также для них были открыты двери сотен танцевальных залов – их называли дансингами – кабаре, ревю и спектакли-варьете.

Конечно, ради этого нужно было разговаривать и торговаться с издателями и руководителями редакций, выставок и галерей, с театральными импресарио, владельцами кабаре, посредниками в сфере искусства, продюсерами и режиссерами кинолент. Для подобных переговоров идеально подходило «Романское кафе», постепенно превратившееся в излюбленное место встреч людей из мира искусства, культуры и концертно-зрелищных мероприятий Берлина. Кафе было отличным местом для того, чтобы не просто приятно провести время в разговорах о литературе, но также, и прежде всего, чтобы обзавестись контактами: не зря люди начали называть его «кафе бесконечных возможностей».

Первым к этим изменениям привлек внимание Вальтер Беньямин. Весь 1924 год он проводил между Берлином и Франкфуртом. Инфляция свела на нет его семейное состояние, уничтожив финансовую подушку, и он намеревался проложить себе путь в качестве критика, эссеиста и переводчика. Кроме того, Беньямин собирал документы, которые позволили бы ему занять место на кафедре во Франкфуртском университете. Между работой за письменным столом и продолжительными поездками у него оставалось не так много времени, чтобы ходить по кафе. В довоенный период, который он провел в швейцарском изгнании, это стало его любимым увлечением. Тогда Беньямин часто посещал «Западное кафе» – по крайней мере, до столкновения с Ласкер-Шюлер, – но предпочитал бродить по разным заведениям, болтая и там и сям в поисках озарений для своих теорий и обрывков разговоров, которые затем превращал в анекдоты с двойным смыслом.

В «Романском кафе» Беньямин стал свидетелем сцены между клиентом-нытиком и официантом-философом – «не мыслителем, просто философом»; она дошла до нас именно в его изложении. «Романское кафе» стало для Беньямина «особенно наглядным примером сочетания кафе для работы и кафе для развлечений». Оно и послужило моделью, на основе которой он разработал свою «физиологию кафе». Согласно его Berliner Chronik («Берлинской хронике»), с улучшением экономики берлинская богема стала терять свой грозный дух, который все еще был свойственен ей в эпоху революционных манифестов дадаистов и экспрессионистов. В результате бюргеры пересмотрели свое отношение к клиентам заведений такого типа; именно тогда кафе приобрели свою новую функцию, а художникам пришлось привыкать сосуществовать с буржуазией, – не только с кино- и театральными продюсерами, но и со служащими, биржевыми маклерами и коммивояжерами, внезапно заинтересовавшимися искусством и литературой, а также с теми, кому нравилось вращаться в творческих кругах.