Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами

Эрнст Толлер незамедлительно определил новые законы, которые стали править в мире культуры. Вскоре после выхода из заключения он превратился в одного из самых известных драматургов Берлина. Не отказываясь от левых взглядов, он не лишал себя посещения элегантных буржуазных салонов Курфюрстендамма и Груневальда; нередко он приезжал туда на такси после выступлений на митингах перед рабочими и членами профсоюзов.

Толлер был миловидным, светским, красноречивым – и всегда хорошо одетым. В «Романском кафе» он чувствовал себя как рыба в воде. Сначала он здоровался с псевдореволюционерами, затем ненадолго присаживался к Эрвину Пискатору, режиссеру спектаклей по его пьесам, а после перемещался от столика к столику, чтобы пообщаться и с теми и с другими. Его любили и уважали клиенты кафе, несмотря на то что некоторые считали самодовольным и тщеславным.

Несомненно, Толлер любил быть в центре внимания, однако ему нельзя было отказать в нравственной цельности и приверженности гуманистическим идеалам. В своих пьесах и статьях – которые выходили в престижном немецком журнале Die Weltbuhne («Мировая сцена»), – он в основном говорил о проблемах, создаваемых пацифизмом, о том, что жестокость безнравственна – и в то же время неизбежна. Кроме того, он размышлял о противоречиях социализма – доктрины, которой сам сочувствовал, но не без критики. Толлер оспаривал ее догматизм, но признавал в ней то, о чем сам мечтал: он предлагал бескровную революцию, и его утопия, в этом сходная с мюзамовской, представляла собой анархизм без хаоса. Он не был ни оппортунистом, ни предшественником gauche divine[8], что подтвердили его дальнейший путь и трагический финал.

Мюзам, со своей стороны, не мог и не хотел адаптироваться к новым обстоятельствам. Он тосковал по довоенной богеме, той, которая презирала буржуазию и которую, в свою очередь, обвиняли в том, что она праздно проводила послеобеденное время в различных кафе, пытаясь навести в мире порядок с помощью подрывных действий. Даже газета Vorwarts, рупор социал-демократической партии, обвиняла его и его друзей анархо-пацифистов в том, что они вели «паразитический образ жизни» и были «литературным отребьем» и «безнадежными теоретиками, обреченными на провал».

Не приходится удивляться, что представитель богемы первого поколения, книжный анархист, который провел молодость в пролетарских кабаках, кафе и кабаре, строча в подпольные журналы статейки почти мистической направленности об утопических обществах, не ощущал себя на своем месте в кафе с вращающимися дверьми, убранством в стиле кайзера Вильгельма и запахом дыма, исходившего не от трубок; кафе, в котором половина клиентов были в галстуках; и со швейцаром с проницательным взглядом. Однако Мюзам был слишком суров. Вне зависимости от того, называть их богемой или нет, в стенах «Романского кафе» не было недостатка в таланте, чувстве юмора, уме и силе духа. За его мраморными столиками собиралась значительная часть передовых представителей культуры, творчеством которых в большой степени будет отмечена культурная жизнь Европы в дальнейшие годы. Доказательства этому мы найдем в следующих главах.

Я должен написать ваш портрет! 1925

Она берет портсигар, поднимается с неудобного стула в стиле «Братья Тонет», делает прощальный жест рукой церберу Нитцу и собирается покинуть заведение. В этот момент из-за другого столика вскакивает мужчина с изящными, но суровыми чертами лица, в элегантном костюме, с волосами, зачесанными назад. Быстрым шагом он подходит к женщине и, даже не поздоровавшись, умоляет: «Я должен написать ваш портрет! Я должен написать ваш портрет! Вы отражение целой эпохи!».

Женщина инстинктивно прижимает сумочку, смотрит на него и застенчиво улыбается.

– Чего вы хотите? Написать мой потухший взгляд, мои искривленные уши, мой длинный нос, узкие губы? Хотите запечатлеть мои огромные руки, короткие ноги, большие ступни… то, что внушит людям ужас, что никому не понравится?

– Именно. Вы дали себе идеальное описание.

Этот эпизод, имевший место весной 1925 года, мы знаем со слов самой его героини – Сильвии фон Харден. Она пересказала его почти сорок лет спустя в статье, озаглавленной «Воспоминания об Отто Диксе».