Кафе «Поющий енот»

Спустя четверть часа я пришел в себя и испытал прилив мучительного стыда: Иоланда же сказала, что это для нее впервые, а я! Вместо того чтобы быть нежным и терпеливым, накинулся на бедняжку, как зверь, какой ужас! Позор мне! Я осторожно покосился на Иоланду – она лежала с закрытыми глазами и… улыбалась!

– Как ты? – тихо спросил я и поморщился: пошлее вопроса не придумаешь.

– Хорошо, – ответила Иоланда и повернулась ко мне, открыв глаза. Они сияли.

– Правда? – я совсем растерялся.

– Если честно… Я, конечно, не испытала какого-то особенного удовольствия. – Иоланда рассмеялась, увидев выражение моего лица. – Но это было потрясающе! Словно я попала в ураган. Меня подхватило и понесло порывом сильного ветра. Сильного страстного ветра. Знаешь, я даже не предполагала, что ты можешь быть таким!

Я выдохнул: вроде бы все не так плохо.

– Но… Я не сделал тебе больно?

– Ну, если немножко. Но это неважно. Больно, хорошо, плохо, сладко, приятно – это все не о том. Нет такого слова, чтобы объяснить. Ведь это из-за меня ты превратился в ураган! Я счастлива. А все прочее потом.

– Знаешь, я давно хотел признаться… Я подслушал ваш разговор с Кваном.

– Я так и знала!

– Долго обдумывал. Кажется, я понимаю, что ты имела в виду, говоря о равенстве любящих.

– Правда? А то я сама не очень понимаю. Просто чувствую, что так надо.

– В языке амазонских индейцев яномами нет слова «любовь». Они говорят не «я люблю тебя», а «я заразился тобой». Или «часть тебя теперь живет во мне». Понимаешь? Часть тебя – во мне. То есть мы – одно целое. И какое тогда может быть неравенство? Например, у правой и левой руки?

– Как правая и левая рука твоя душа моей душе близка. Мы смежены, блаженно и тепло, как правое и левое крыло, – нараспев прочитала Иоланда. И, помолчав, добавила: – Но вихрь встает, и бездна пролегла от правого до левого крыла[4]…

– Нет уж, – сказал я. – Никаких таких вихрей нам не надо! И никаких бездн.

– Ну, если только ты сам опять превратишься в вихрь…

– Превращусь! Но не прямо сейчас. А то у тебя уже глаза закрываются.

– Ага…

А я спать не мог. Полежал немного, потом осторожно встал, подумав, что надо бы позвонить Квану, а то уже половина восьмого. Придется звонить по мобильнику Иоланды, свой-то я забыл дома. Молодец, что скажешь. Кван, конечно, сразу сообразил, в чем дело:

– Никак тебя можно поздравить? Вас обоих?

– Можно.

– А ты сейчас где вообще?

– У Иоланды.

– И если я правильно понимаю, вас можно сегодня не ждать в кафе?

– Ну да. Скорее всего. А ты объяви санитарный день!

– Еще чего! Прекрасно мы без вас обойдемся, я еще одного племянника вызову, а Зинуля поработает официанткой.

– Спасибо, друг! – прочувствованно произнес я.

– Да не за что, обращайся!

И, помолчав, добавил:

– Я очень рад за вас. Очень.

А до кафе мы все-таки дошли. Мало того, даже забабахали праздничный ужин, благо было целых два повода для праздника: один – это мы с Иоландой, а другой устроила нам Капустка. Конечно, первым делом мы отправились к ней. И какой же сюрприз нас ждал! После бурных взаимных восторгов и объятий Капустка хитро прищурилась и сказала:

– А вот вам и подарочек! Смотрите!

И она, опершись на поручни, с явным усилием подняла себя из коляски.

Сказать, что мы были потрясены, значит, ничего не сказать. Я всегда знал, что у моей дочери сильная воля и крепкие руки: она очень серьезно упражнялась, и я надеялся, что со временем она сможет хоть как-то передвигаться на своих ногах, но чтобы так скоро! Нет, передвигаться Капустка пока не могла, только стоять, но лиха беда начало.

Если вы думаете, что во всеобщей эйфории мы забыли о погибшем Теодоре и бедном Анджее, то вы ошибаетесь. Вечером, прежде чем начать праздновать, мы почтили память Теодора минутой молчания. На следующий день мы поставили в уголке маленький столик с табличкой «Зарезервировано для Теодора».

На похороны летали только мы с Иоландой. Все было очень скромно, как и хотел Теодор. Через некоторое время Анджей приехал к нам, и я по совету Иоланды сразу же подключил его ко всякой бумажной работе: договора, акты, счета. Скоро наша документация была приведена просто в идеальный порядок, а Анджей так и прижился у нас в роли юриста, бухгалтера и рекламного агента в одном лице. Наше идиллическое существование омрачалось только двумя проблемами, вернее, одной, потому что другая скорее развлекала нашу маленькую компанию: сложные и «высокие» отношения внутри треугольника Рэйвен – Зинуля – Анджей. Мы делали ставки: Кван был за Зинулю, я – за Анджея, а Иоланда считала, что Рэйвен в результате бросит обоих.

Более серьезной проблемой было примирение Иоланды с матерью. Это завещал ей Теодор, да Иоланда и сама давно хотела, к тому же ей почему-то казалось, что мама несчастлива в Америке. Иоланда писала матери письма, приглашала на нашу свадьбу, но Лариса не приехала, ответив, что обстоятельства не позволили. Иоланда, конечно, огорчилась, но что тут поделаешь? Ничего.