Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя

Ури Цфат отметил, что документы Кафки вообще не должны считаться частью наследства Брода. Тот факт, что Брод не упомянул в своем завещании бумаги Кафки, сообщил Цфат, свидетельствует, что он прекрасно понимал: они больше не являются частью его наследства, он уже передал их в дар Эстер Хоффе. Наконец, заметил Цфат, когда в течение многих лет Национальная библиотека вела с Эстер Хоффе переговоры о коллекции Кафки, она никогда не действовала так, будто считала себя законным наследником этих рукописей.

Положение о том, что Национальная библиотека должна получить рукописи без компенсации Еве Хоффе, адвокат отверг как «абсурдное».

Шмулик Кассуто, назначенный судом адвокат по наследству Эстер Хоффе и автор книги «Подпись на долговых обязательствах» (1997), добавил, что попытка государства захватить рукописи представляет собой «открытый патернализм» и «не приличествует демократическому государству, которым любит выставлять себя Израиль». «Не наше дело определять, оставил ли Брод свое наследство наиболее „подходящему“ для этого человеку, – сказал Кассуто. – И не наше дело ставить под сомнение сокровенные желания его души. Возможно, государство и право, утверждая, что Брод поступил бы лучше, если бы не был так глубоко связан с госпожой Хоффе, и что было бы лучше, если бы он оставил свое „сокровище“ более подходящему наследнику – а нет более подходящего наследника, чем само государство Израиль. Но Брод был привязан к госпоже Хоффе. Он видел в ней единственного оставшегося в живых члена семьи, единственного близкого человека, и захотел отдать ей всё, что у него было. Это желание нужно уважать».

А поскольку Брод подарил Эстер рукописи Кафки ещё при жизни, утверждал Кассуто, то и де-факто, и де-юре эти рукописи не являются частью наследства Брода и, следовательно, не могут быть предметом интерпретаций его завещания. Что же касается собственно наследия Брода, сказал Кассуто, его завещание явно оставляет за Эстер Хоффе право определять, куда оно должно быть передано и на каких условиях. Более того, если Национальная библиотека захотела бы вести себя честно, сказал он, то ей следовало бы предложить Еве Хоффе переговоры о приобретении рукописей, а не пытаться оказать на неё давление. Положение о том, что Национальная библиотека должна получить рукописи без компенсации Еве Хоффе, адвокат отверг как «абсурдное».

Помимо юридических нюансов, на слушаниях в Тель-Авивском суде по семейным делам приводились и более общие соображения относительно того, кому должно принадлежать наследие Кафки и Брода. «Мы полагаем, что он, его наследие… его рукописи, – сказал Меир Хеллер о Кафке, – как и наследие многих других евреев, которые внесли свой вклад в западную цивилизацию, должны находиться здесь, в еврейском государстве». Эхуд Соль (из престижной израильской юридической фирмы Herzog, Fox and Neeman), назначенный судом исполнитель по наследству Брода, также утверждал, что при принятии решения в споре между Марбахом и Национальной библиотекой суд должен учитывать отношение Кафки и Брода «к еврейскому миру и Земле Израиля», а также взгляды Брода на Германию после Шоа, Катастрофы. Значимость еврейского народа и его политических устремлений для Кафки и Брода, по его мнению, должны главенствовать и в ходе судебного процесса, и в вердиктах судей.

4. Флирт с Землёй Обетованной

Пусть я бы и не переселился в Палестину, но хоть провёл бы пальцем по карте.

Франц Кафка в письме к Максу Броду, март 1918 года¹

Бальный зал в Hotel Central, Прага, 20 января 1909 года

Богослов Мартин Бубер, апостол нового, духовно-динамичного иудаизма, выступал в Пражском Hotel Central. Сюда его пригласила Ассоциация «Бар-Кохба», сионистская группа во главе с Хуго Бергманом (1883–1975), учившемся вместе с Кафкой с первого по двенадцатый класс. Здесь же присутствовали Феликс Вельч (1884–1964) и Ханс Кон (1891–1971)². Бубер, автор популярных антологий традиционных хасидских рассказов XVIII века, читал первую из трёх своих лекций о возрождении иудаизма (январь 1909, апрель и декабрь 1910 года)³. Это была не первая его встреча с пражскими сионистами (Бубер был здесь в 1903 году на праздновании десятой годовщины создания «Бар-Кохбы»), но именно она оказалась для него самой важной.

В бальном зале отеля 25-летний Макс Брод наслаждался прелюдией к вечеру: здесь 16-летняя актриса Лиа Розен пленительным голосом читала стихи Гуго Гофмансталя (которому Райнер Мария Рильке представил её в Вене в ноябре 1907 года). Она также спела «Колыбельную для Мириам» (Schlaflied f"ur Mirjam) Рихарда Бер-Гофмана, в которой были такие строки: