Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя

Was ich gewonnen gr"abt man mit mir ein.
Keiner kann Keinem ein Erbe hier sein.

Всё, что обрёл

, – похоронят со мной,Нет нам наследников в жизни земной⁴.

У вышедшего на сцену Бубера глаза сверкали умом и страстью. Брод пришёл в восторг от риторики мудреца, призывавшего к самоопределению евреев и их духовному обновлению. Что значит называть себя евреями? – бросал в зал Бубер. – И какие требования предъявляет еврейство к нашей внутренней жизни?

Встреча с Бубером перевернула отношение Брода к еврейской жизни и, как следствие, к Кафке и его сочинениям.

Брод позже говорил, что он пришёл на эту лекцию как «гость и оппонент», а ушёл с неё сионистом. До этого он считал, что не испытывал никакого самоненавистничества по отношению к евреям, но и не чувствовал особой еврейской гордости. Встреча с Бубером перевернула отношение Брода к еврейской жизни и, как следствие, к Кафке и его сочинениям. Здесь началось то, что Брод назвал своей «борьбой с иудаизмом и за иудаизм». Лекции Бубера побудили Брода сформулировать для себя то, что он и многие другие немецкоязычные евреи смутно чувствовали: их попытки отождествлять себя с deutscher Geist, немецким духом, терпели неудачу. И по причине этой неудачи Брода всё больше стала занимать проблема, которую Роберт Вельч мог бы назвать die persoenliche Judenfrage, «личным еврейским вопросом». Брод «перешёл от почти исключительной и преднамеренной озабоченности эстетическими аспектами к полной самоидентификации с еврейским народом», – отмечал Вельч⁵.

Сам этот вопрос возникал из ощущения странности. «Немецкий еврей в чешской Праге был, можно сказать, воплощением странности и инаковости, – писал Павел Эйснер. – Он был врагом народа без собственно народа». Некоторые пражские евреи бежали от этой странности бытия в места, где, как они надеялись, их «пороговость» могла бы исчезнуть: в Вену (Франц Верфель), в Берлин (Вилли Хаас) или в Америку (например, родители Луи Брандеса). Другие увлекались радикальным социализмом (как Эгон Эрвин Киш, который заявлял, что «моя родина – это рабочий класс») или принимали крещение. Некоторые из пражских евреев воспринимали сионизм больше как модный стиль (Mode-Zionismus), нежели как фундаментальную идею. Другие же, такие как Макс Брод, отнеслись к сионизму предельно серьёзно.

Ходила шутка о том, что если бы в определённое время в одном кафе рухнул бы потолок, то всё сионистское движение Праги было бы уничтожено одним ударом.

Самые известные сионистские кружки Праги группировались в основном вокруг Ассоциации «Бар-Кохба», названной так в честь лидера последнего восстания евреев против власти Рима⁶. Тогда по городу ходила шутка о том, что если бы в определённое время в одном кафе рухнул бы потолок, то всё сионистское движение Праги было бы уничтожено одним ударом. Тем не менее численно маленькое движение сумело успешно создать такое опьяняющее сочетание сионизма и социализма, что после 1918 года сионисты получили два мандата в Городском совете Праги. Лидеры сионистского движения в Праге, писал Брод: