Кафкинская стейшн

– Уж поверьте, не первый день работаю. У них не то, что пять, – любые числа, вплоть до трехзначных, проходят.

– И что делать теперь?

– Каяться, признавать вину. Может, еще и сжалятся.

– Так у меня приговор уже.

– В последнем слове покайтесь. Признайте очевидное.

– Очевидное?!! И вы туда же!

Несчастный дурак, – подумал Игорь Львович: И ведь нет никакого способа его переубедить. Только на собственной шкуре прочувствовать сможет. Но поздно будет. Жаль мужчину.

– Давайте, после приговора об этом договорим. – сказал он примирительным тоном. Конечно он знал, – если и поговорит с Дмитрием Ивановичем, то, в лучшем случае, года через два-три.

Вскоре всех пригласили в зал. Сюда же зачем-то зашли еще два судебных пристава. Послушать что ли? – подумал Дмитрий Иванович: Всем интересно стало!

– Ваше последнее слово, подсудимый! – сходу начала судья.

Дмитрий Иванович поднялся со скамьи: Последнее слово… Что ж сказать-то? Он посмотрел на своего адвоката, но тот отвернулся. Слова Игоря Львовича стояли в ушах и просились на язык. Будто гипноз, пропечатались в подсознании: Признать очевидное.

Он еще раз осмотрел собравшихся, их серьезные лица. И вдруг почувствовал задорный, злой кураж: Боже, хоть бы кто улыбнулся. Секта какая-то. Или день непослушания в школе. Люди, опомнитесь! Что с вами? Нет, я не стану одним из вас. Чертов прощелыга: покайся, говорит. Я с удовольствием покаюсь. Только, давайте, я перед этим что-то действительно совершу! ОК?

– Дважды два четыре, дважды два четыре. Это всем известно в целом мире! – на распев проговорил подсудимый, глядя судье прямо в глаза.

– Это все, что вы хотели сказать? – спросила та, посмотрев на Дмитрия Ивановича поверх очков.

– Если честно, я бы хотел это пропеть, но, со слухом беда… Да, это все.

– Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора.

Все поднялись со своих мест.

– Пойду, покурю. – сказал Дмитрий Иванович адвокату и пошел к выходу. Но, судебный пристав загородил собой дверь:

– Оставайтесь до оглашения в зале.

– Хорошо. – с недоумением проговорил подсудимый, отводивший ранее этому персонажу чисто декоративную роль.

Покурить бы он, конечно, успел. Но, времени для вынесения приговора судье действительно понадобилось немного. Минут десять, не больше.

Помянув Российскую Федерацию, она стала зачитывать.

Дмитрий Иванович слушал приговор, и глаза его все больше округлялись от недоумения. Поискав в своих бумагах, он стал водить пальцем вслед доносившимся словам:

– Она что, опять обвинительное заключение читает?

– Нет, приговор.

– Да, тут же дословно…

– Ну, вот так у них мысли совпали.

– Что, прямо, до запятой?

– Вы не переживайте. После слов «Суд приговорил» найдете десять отличий.

И не обманул, ведь. Невнятной скороговоркой суд признал Дмитрия Ивановича виновным и назначил ему наказание в виде реального лишения свободы, поскольку исправление без изоляции от общества не счел возможным. Оно и понятно. Общество, это ж не кафедра прикладной математики!

Один из «декоративных» приставов жестко взял Дмитрия Ивановича под руку, а второй протянул гостеприимно раскрытые наручники. Увы, они были не из сексшопа.

– Вам понятен приговор? – спросила судья.

Открытый рот осужденного был ответом на этот вопрос.

Вся надежда была теперь на апелляцию: Трое судей, все-таки, судить будут. В городе, понятно, рука руку моет. Устроили междусобойчик. Ну, ничего. Область вас поправит.

И вот она, апелляция!

Коллегия из троих судей заседала на высоком постаменте, что несколько измельчало участников процесса, делая их похожими на туристов у подножья ацтекской пирамиды.

С другой стороны, это подчеркнутое неравенство с судом уравняло меж собой защиту и обвинение. Прокурор здесь уже не выглядел правой рукой суда, а терялся вместе со всеми, внизу.

Лицом судьи были похожи на невозмутимых сфинксов, устремивших взгляд в вечность. Ту самую вечность, которую предстояло провести их бесчисленным крестникам в местах не столь отдаленных.

Впрочем, они свободно давали высказаться участникам процесса, не одергивали, ртов не затыкали. Даже профессорскую экспертизу, отвергнутую в первой инстанции, приобщили к делу. В общем, демократичные такие были, сфинксы.

И демократия, как ей положено, дала плоды. От официальных и сухих речей стороны быстро перешли к таким формам общения, от которых до матерщины и мордобоя рукой подать. К счастью, ни того, ни другого не случилось.

Дмитрий Иванович, уже вдохнувший запах тюрьмы и ее премудростей, явился с рукописными жалобами, в которых абзацами цитировал комментарии к УК и УПК, данные Верховным судом, Генпрокуратурой и неким экспертным советом при МВД.

Адвокат попытался объяснить ему, что комментарии законной силы не имеют, но не убедил. Авторитет его теперь был подорван первым судом, поэтому Дмитрий Иванович не остановился, пока не зачитал все до конца.

Сам адвокат вступил в перепалку с прокурором более предметно. Жаль, не слышал ее Г. Перельман. Он бы тогда понял, что есть в математике вопросы посложнее теоремы Пуанкаре.