Каган русов

Рассказы беглецов из Итиля потрясли не только магистра Константина, но и едва ли не всех обывателей столицы Византии. Из Хазарии бежали не только иудеи, но и христиане, разнося по всей Ойкумене страшные слухи о северных варварах, разгромивших в течение года одно из самых мощных царств на земле. Война в Хазарии еще тлела, кое где в пограничных крепостях еще держались гарнизоны, но все уже понимали, что победа останется за Святославом, каганом новой империи, поднимающейся на руинах прежнего мира. Византии Русский каганат не сулил ничего хорошего. Это понимали все жители Константинополя, от патрикиев до бродяг. И только один человек назвал падение Хазарии забавным казусом. Звали этого человека Романом и на беду всей Византии именно он был ее императором. Вот ведь породили Константин Багрянородный и Елена Лакопина сыночка. Император Роман за краткий срок своего правления успел надоесть всем – и великим мира сего и малым. Нельзя сказать что на престоле Византии сидели только праведники. И среди прежних императоров попадались люди с причудами. Но Роман сын Константина решил, видимо, переплюнуть предшественников и стать вместилищем всех мыслимых и немыслимых пороков. О его женитьбе на потаскушке Анастасо никто из подданных уже не вспоминал. Ибо на фоне буйного мужа прелестная Феофано смотрелась сущим ангелом. Правда, ходили слухи, что это именно она отравила императора Константина и свою свекровь Елену, но, похоже, это была просто клевета. Можно подумать, что в императорском дворце больше некому подсыпать отраву порфироносным повелителям. Может, сам Роман и отравил. Надоело ему слушать проповеди отца и матери, кои без конца сокрушались по поводу бесчинств, устраиваемых в городских притонах единственным сыном. Так или иначе, но, похоронив, родителей Роман окончательно закусил удила. Оргии, которые он устраивал на улицах столицы заставляли краснеть даже совершенно бесстыдных людей. Неслыханное дело – взроптали даже содержатели притонов, кои прежде души не чаяли в наследнике престола. Кто же знал, что из веселого гуляки вырастет подобное чудовище. Роман глумился не только над людьми, но и над христианскими святынями, устраивая в храмах непотребные действа, главным заводилой в которых был некий Иосиф, изгнанный из монастыря за противоестественные наклонности и развратное поведение. Когда этот Иосиф стал любовником императора, терпение лопнуло и у прекрасной Феофано, прежде довольно спокойно взиравшей на сексуальные проделки распутного мужа. Монах-расстрига в два счета выжил красавицу Феофано из опочивальни мужа. А такого женщины не прощают никому. Бесчинства бывшего монаха Иосифа не на шутку встревожили влиятельных патрикиев, которые с удалением Феофано потеряли едва ли не единственную возможность влиять на окончательно распоясавшегося императора Романа. Дела в империи шли все хуже и хуже и даже победы над арабами, одержанные блистательным полководцем Никифором Фокой, не могли скрыть сего прискорбного факта. Великая Византия могла повторить судьбу Великой Хазарии и пасть под ударами варваров раньше, чем вечно пьяный император осознал бы суть происходящего. И если в более благополучные времена Византия могла себе позволить иметь на престоле дурака и развратника, то в нынешней непростой ситуации требовались быстрые и решительные меры. Сегодня опасность империи угрожала не только с юга, но и с севера. Да и на западных границах дело обстояло совсем не так, как этого хотелось бы константинопольским патрикиям. Франкский король Оттон с помощью беспринципного папы Иоана водрузил себе на голову корону императора Западной римской империи и ныне дерзил говорить от имени всего христианского мира. А Византия практически ничего не могла противопоставить грозному воителю, уже косившему глазами на ее исконные земли. Терпеливый и мудрый патриарх Полиевкт в частной беседе с патрикиями Константином и Иоанном прямо сказал, что далее такое положение просто нетерпимо. И что пора бы уже влиятельным людям образумить зарвавшегося императора.

- Патриарху легко говорить, - вздохнул епарх Константинополя Сисиний, - а гвардия, между прочим, души не чает в Романе.

- Бездельники и пьяницы, - обругал гвардейцев патрикий Иоан.

- Если гвардия поддерживает императора, - негромко заметил магистр Константин, кося при этом глазами на патрикия Александра, - то, возможно, есть смысл обратится к армейским командирам.

Патрикий Александр был отцом победоносного Никифора Фоки и уже хотя бы в силу этого обстоятельства пользовался немалым влиянием в Константинополе. Другое дело, что Александр, коему уже перевалило за шестьдесят, не был новичком в политике и не собирался бить ноги за чужой интерес.