Кагуляры

Главным врагом нашего отечества Бэнвиль, как и Моррас, называл Германию и считал страшной ошибкой то, что по Версальскому договору она не была расчленена, то есть не возвращена к тому административно-территориальному состоянию, в котором находилась в восемнадцатом столетии.

Да, Жак Бэнвиль был настроен совершенно антиарийски, но многие идеи фашизма по сути своей принимал. Например, выступал за приоритет латинской расы и в этом смысле являлся фашистом, но только на наш галльский манер. Такое у нас тогда во Франции встречалось довольно часто, ведь у нас есть свой собственный фашизм, и он, кстати, возник гораздо раньше, чем немецкий.

В общем, мы считали Бэнвиля своим, и я с друзьями решил проводить его в последний путь, но, возможно, не отправился бы на те похороны, если бы знал, что мне придётся стать свидетелем одной малоприятной сцены. Одному мерзкому еврейчику, которого я страстно ненавидел и ненавижу до сих пор, тогда досталось и весьма сильно. Наверное, если бы я прочитал об этом в газетах, то искренне пожалел бы, что ему не досталось ещё сильнее, но видеть всю сцену самому было тяжело. Мои нервы оказались сильно взбудоражены. Судите сами.

Когда траурный кортеж двигался по улице Университетской (это ведь совсем близко от Палаты депутатов), вдруг появился открытый автомобиль, в котором сидел Леон Блюм, еврей, депутат-социалист и политический директор «Попюлер де Пари», главного печатного органа социалистов. Через три месяца этот самый Блюм должен был стать (и, увы, стал) первым евреем – то есть Председателем французского правительства.

Так вот, когда автомобиль с депутатом остановился (ведь траурная процессия запрудила всю улицу), от толпы, идущей за гробом, отделилась группа из четырех человек. Одного из них я узнал сразу: это был Филиоль по прозвищу Убийца, соратник и главный помощник Делонкля.

С ним, как потом мне стало известно, были три его приятеля и ученика из Секретного комитета революционного национального действия, своего рода подмастерья – так сказать, юная поросль начинавшегося кагулярского движения, главная надежда Эжена Шуллера, изобретателя безвредной краски для волос и неизменного вдохновителя кагулярства.

В общем, образовался самый настоящий боевой отряд, вышедший, кажется, на первое задание. Один из троих подмастерьев был Анри Бетанкур – будущий зять Шуллера. Второй – Франсуа де Гросувр, а третий – Франсуа Миттеран.

* * *

Примечание публикатора

После войны Эжен Шуллер, памятуя о кагулярском прошлом, поставил Миттерана директором своего издательского дома, а Бетанкура ввел в высшее руководство компании «Лореаль». Судя по этим и другим поступкам Шуллера, свои кагулярские связи он чтил и сохранял. Должно быть, он, как и многие другие его собратья по ордену, до конца жизни ощущал себя кагуляром, верным клятве на французском знамени и девизу кагуляров: «Ad malorem Galliae gloriam» («К вящей славе Галлии» (лат.).

Франсуа Миттеран вёл себя похожим образом, ведь когда он стал президентом Франции, то кагуляр Гросувр тоже занял значимое место на политическом Олимпе.

* * *

Я готов поклясться, что видел Гросувра и Миттерана, хотя верят мне далеко не все. Даже те, кто признаёт, что де Гросувр и Миттеран были кагулярами, зачастую не допускает даже мысли, что те участвовали в реальных убийствах. Меня уверяют, что это не доказано, но я-то видел! Видел этих людей собственными глазами на Университетской улице!

Филиоль подбежал прямо к автомобилю, выхватил из-под полы пальто короткий штык, превращённый в подобие ножа с деревянной рукоятью, и метнул, явно целясь в шею Леона Блюма. Шофер мгновенно обернулся и успел выбросить руку, как бы полуобняв Блюма. Острие штыка пронзило шоферскую ладонь, лишь коснувшись шеи еврея-депутата и, увы, не причинив ему сколько-нибудь серьёзного вреда.

Увидев, что Блюм остался жив, Миттеран, Бетанкур и Гросувр вытащили из карманов пиджаков отточенные бритвы, явно собираясь прийти на помощь Филиолю.

Спасение совершенно неожиданно пришло Блюму со стороны рабочих, которые производили ремонт в близстоящем доме. Они спрыгнули с лесов прямо в автомобиль, и тройка кагуляров бросилась назад, в глубь траурной процессии, где сразу благополучно скрылась. Такая вот вышла незадача!