Кайкен

Пассан его не слушал. Он смотрел на мониторы. Все камеры работали. Наоко сидела на диване в гостиной, прижимая к себе испуганных Синдзи и Хироки. По комнате сновали полицейские, в глубине виднелись люди в белых комбинезонах. Разлитый в атмосфере страх казался таким осязаемым, что от него дрожала и покрывалась электростатическим туманом картинка.

Другие экраны показывали кухню, столовую, коридор и подвал — здесь хлопотали криминалисты в синих комбинезонах. Значит, по тревоге вызвали всех. И лишь один экран оставался слепым.

— В двадцать два пятнадцать, — пояснил Фифи, — мы вышли покурить.

— Всей капеллой?

Напарник переминался с ноги на ногу, и пол под ним отозвался металлическим лязгом.

— Черт, да мы три часа тут просидели! И хоть бы хны!

— Продолжай.

— Мы вернулись и сразу заметили: что-то не так. Одна камера не работала.

Пассан не сводил взгляда с черного экрана.

— В детской спальне. Мы ломанули в дом.

— А Наоко предупредили? В смысле, позвонили ей?

— Да мы не успели. Вошли и рассыпались. Один — в подвал, другой — на первый этаж, третий — на второй.

— Что было дальше?

— Мы с Жаффре зашли в детскую. Мальчишки спали, но мы нашли убитую собаку. Труп лежал между кроватями.

Пассан все так же ел глазами погасший монитор.

— Дальше? — спросил он.

— Наоко разбудила детей.

— Что вы им сказали?

— Ничего. Наоко не стала зажигать свет. Мы просто перенесли их в гостиную. Диего они не видели.

— И чем ты, мать твою, объяснишь, как это могло случиться?

Фифи присел перед компьютером и застучал по клавишам. Темный экран осветился, но тут же пошел серебристыми полосками.

— Мы ошиблись, — сказал он. — Камеру в детской никто не отключал. Ее просто завесили. Сейчас вернемся назад, и ты сам увидишь на записи…

На мониторе возникла картинка детской комнаты. Никакого движения в ней не наблюдалось — только на стене кружились блики, отбрасываемые ночником Хироки. Угол обзора камеры соответствовал стандартным требованиям безопасности, позволяя видеть обе кровати, дверь ванной и входную дверь. Фифи пустил запись в ускоренном режиме.

Картинка не изменилась. Мальчики спокойно спали в своих кроватях. Звездочки света продолжали кружиться на стене. Больше в комнате ничего не происходило.

И вдруг на пороге ванной возник силуэт. Женщина стояла спиной, низко нагнувшись, и что-то тащила по полу. На ней было темное платье, доходившее до пят. Кимоно. С полами, заляпанными кровью. Словно тень, она пятилась мелкими шажками, какими передвигаются старухи.

Пассану неожиданно вспомнились фильмы про призраков, для которых съемку ведут задом наперед, а потом пускают пленку в обычном порядке, чтобы подчеркнуть зловещий характер сцены.

На их экране призрак с кошмарной медлительностью двигался к центру комнаты. От груза, который он волок, на полу оставались черные полосы. От всей этой картины веяло запредельным ужасом. Наконец стало различимо, что именно тащила за собой женская фигура: это было тело собаки. Из распоротого живота вываливались внутренности, складываясь на полу в букву S.

— Она убила его в ванной, — приглушенным голосом комментировал Фифи. — Мы не знаем, когда именно, но точно после половины девятого. Дети легли спать в это время.

— А на других мониторах она появляется?

— Нет.

— Как она пробралась в ванную?

— Неизвестно. Вообще-то говоря, никак не могла.

— А Наоко?

— Что Наоко?

— Она из своей спальни не выходила?

— Ну, предположительно, нет. Но у нее в спальне нет камеры.

Фигура на экране выпрямилась в полный рост и повернулась к объективу. Узоры и кровавые следы на шелке кимоно переплелись, как будто безумный художник украсил ткань изображением собачьих кишок. Пояс — оби — был кроваво-лилового цвета и напоминал зияющую рану.

Пассан, как ни глупо, отметил про себя мимоходом, что такое кимоно должно стоить не меньше десяти тысяч евро. Он всегда мечтал подарить Наоко что-нибудь подобное.

Но самое ужасное еще ждало его впереди. Лицо призрака закрывала маска номэн. Отверстия для глаз, вырезанные на поверхности желтоватого дерева. Красный, четко очерченный рот. Улыбка, похожая на рваную рану, открывающая мелкие жестокие зубы.

Пассан прочитал кучу книг о театре Но и знал, что в его спектаклях используется сто тридцать восемь масок, выражающих разные эмоции. Но что означала именно эта?

Существо несколько секунд смотрело прямо в объектив, а затем резко склонило голову набок. По плечам тоже тянулись кровавые полосы. Брызги крови попали даже на маску. Но тут она протянула руку к зрачку объектива и чем-то в него прицелилась.

— Она залепила камеру куском собачьего трупа, — пояснил Фифи.

— Каким куском?

Панк замешкался с ответом. Пассан повторил вопрос. Собственный голос доносился до него издалека, словно он находился за километры отсюда:

— Каким куском?

— Половыми органами.

— Наоко это видела?

— Нет. А что, надо было ей показать?

Он промолчал. Только все глядел на темный экран, будто надеясь, что из него что-то выскочит. Объяснение. Оправдание. Логически связная гипотеза.

Но из экрана ничего не выскочило. Тогда он вздохнул и сказал:

— Я хочу осмотреть комнату.

61