Кайкки лоппи

Ночь предстояла долгая: выход из Сайгона по речке мог обрадовать любыми неожиданностями, тем более с таким бравым мастером. За три года работы в этой кампании Джону довелось встретиться лишь с пятью заслуживающими уважения капитанами из одиннадцати. Вообще-то, неплохо. Но с каждым из более-менее порядочных мастеров пресечения были всего лишь на месяц — полтора или того меньше. Потом сразу же попадался полный урод, и длилось это долго, девяносто дней минимум. К концу такого контракта Джон переставал смотреть на себя в зеркало: не нравилось ему выражение свирепой решимости на своем лице. Даже ежедневные попытки развеселить самого себя и улыбки ничего, кроме морщин в краях глаз не оставляли. Хотелось при встрече с капитаном, получив при этом очередную порцию яда, заправленного самоутверждением после призрачного, но явно ущербного детства, юности или чего еще, схватить за шкирку этого зарвавшегося негодяя и выбросить его за борт. Делов-то! Потом, конечно, суд, тюрьма, расправа. Вот этого как раз и не хотелось. Все-таки жизнь-то не на судне проходит — а на берегу с семьей! Поэтому приходится терпеть в меру своих сил. Впрочем, как везде и всегда…

Возвращение во Вьетнам больше не предполагалось. Зато намечались Сингапур, Малайзия и прочие Таиланд с Камбоджой. Всей этой информацией успел поделиться ученого вида старпом в золотых очечках — урка по имени Макута.

— Сколько же русских на борту? — поинтересовался Джон.

— Двое, — сказал Макута. — Ты и второй механик из Украины.

Больше беседовать не было времени: предстояло выходить в рейс.

И потекла река вечности, подгоняемая подсчетами: через неделю сто дней до приказа — всего-то осталось три месяца — уже сорок пять суток позади — экватор, середина контракта — и так далее.

Ванн Дер Плаас не упускал ни одного дня, чтобы не влить в себя изрядного количества пойла. Филиппинцы терпеливо сносили его глумления, больше всего было жаль Макуту. Джону иногда не приходилось общаться с капитаном по два — три дня, но работа есть работа, с судна не убежишь.

Однажды утром повар — Энди показался Джону не таким как обычно. Он (не повар) в это время, доколе весь народ еще спал, имел обыкновение выходить на зарядку, чтобы хоть как-то поддерживать себя в активном состоянии и чувствовать, что на теле пока еще есть какие-то работоспособные мышцы.

Зазевавшийся кок не успел, расслабившись, повернуться к деду удобной половиной лица. Джон попытался вспомнить: вроде бы раньше Энди не ходил с перекошенной физиономией.

— Это у тебя — что? — поинтересовался он.

Повар, живо обратив к нему правую свою половину, снова сделался прежним: смуглым, круглолицым, узкоглазым.

— Яичница, — ответил он.

Джон отрицательно закачал головой:

— Нет, не в штанах. Я имею в виду, лицо твое мне кажется странным. Ты что — бровь левую, что ли сбрил?

Энди махнул рукой, поставил на стол тарелку с глазуньей и намеревался улизнуть.

— Постой-ка, покажись! — приказал стармех.

Действительно, левая бровь и губа были как-то повреждены, опухли и, если бы не природная смуглость кожи, явно бы отсвечивали синяком. Кулаком так сделать, вроде бы, невозможно. Хотя, кто его знает этот кулак!

Вчера за поздним ужином Ван Дер Плаас удручился особым образом. Он не стал объяснять, что сегодня еда ему просто не лезет в глотку, не попытался горестно похлопать повара по плечу, предлагая ему сохранить ужин на более позднее время, не принялся заказывать себе каких-то кулинарных изысков. Он без лишних предисловий схватил протянутую тарелку с едой и запустил ее прямо в лицо Энди. Промахнуться было трудно.

— А ты? — спросил Джон.

Тот пожал плечами в ответ.

— И даже в кампанию не сообщил?

— А какой толк в этом? Ну, уберут они меня — а мне зарабатывать надо. Ванн Дер Плаас хвастался, что живет на одной улице с кампанейским офисом, каждый день в отпуске его посещает. Поэтому и пьет без страха и упрека, — проговорил повар.

— Логично, — согласился Джон. — И что, так это все и оставишь?

Тот в ответ только загадочно улыбнулся половиной рта.

Когда после обеда дед собирался уходить в свою каюту, Энди позвал его на камбуз.

— Смотри, — сказал он. — Эта порция для нашего капитана.

Из ведра с отбросами ложкой он набрал всякой всячины, выложил покрасивше, обильно посыпал зеленью и отставил в сторону.

— Приятного аппетита, господин капитан, — сказал повар и засмеялся.

— Мне тоже из этого ведра накладываешь? — не удержался от вопроса Джон.

— Что ты! Что ты! — замахал головой, и руками, и даже животом испуганный и одновременно возмущенный Энди.

С той поры начал у нас мастер есть отбросы. И хоть бы хны!

4

Но, однако, как бы Джон того ни хотел, настала и для него пора испытаний. Буквально немного не хватило, чтобы спокойно и без ненависти плюнуть вслед удаляющемуся капитану Ван Дер Плаасу.

Случился у судна Сингапур. Тяжелое испытание для мастера. Портовые власти здесь строгие, обнаружат, что капитан слегка того, предложат пароходу отстаиваться, пока самый главный моряк не вернется в приемлемую для безопасности судна кондицию. Простой, конечно, оплачивается в общак порта. Получался, как бы штраф.