– Вы кто? Ангел? – постарался улыбнуться.
Улыбка не получилась – женщина нахмурилась.
– Я – это я. И этого вполне достаточно. За что родителя порешил, выродок?
Сухопаров напрягся, соображая:
– Так он… это… мне с Ларкой спать не дал. Я пришел, Ларка попой крутит. Постель стелет. Ну, я это… сорвался. Забыл совсем, что она вроде как с батей сейчас. Повалил на кровать, орет. Ну, я ее маленько того… Тут и батя пришел. Вот.
– Трогательная история, – одобрила черноволосая. – В полиции оценят. «Оскара» дадут.
– «Оскара»?
– За роль второго плана. Землю-то кто нанес, придурок?
– Она сама сюда прилетела, по воздуху, – испуганно сообщил Сухопаров. – Окна распахнулись, и она влетела. Это не я.
– Конечно, не ты.
Осторожно переступая через сгустки крови, женщина прошла к ковру. Присела на корточки, подоткнув подол черного пальто.
– Вы что, мертвых совсем не боитесь?
– Мертвых все боятся, только не все признаются, – кончиками пальцев она повернула голову Лары.
Сухопаров испуганно вскрикнул, когда левая половина лица просыпалась черным песком, обнажая рваные мышцы и белые вкрапления кости.
– Сильно, – пробормотала женщина, в ее голосе Сухопаров уловил уважение. – Вот только почему столько крови? Ты ведь сразу убил, кромсать-то зачем было?
– Она мне нож дала и сказала – режь. Я и порезал. Потому, что страшно было.
Гостья резко выпрямилась:
– Она?
– Она, – Сухопаров кивнул в сторону зеркала.
– Так, значит, – процедила черноволосая. – Не терпится? За ниточки захотелось подергать, людишками поиграть! Что ж, давай поиграем. Или думаешь, не выкручусь?
– Вы с кем это? – приподнялся со стула Сухопаров.
– Не двигайся!
Невидимые нити жестким коконом опутали тело, глаза запорошил песок. Петр Аркадьевич Сухопаров покачнулся и замер, уставившись в одну точку.
Мара внимательно за ним наблюдала, дожидаясь, когда появится блаженная улыбка идиота. Есть! Получилось! Теперь можно заняться и остальным.
Сняла пальто и аккуратно повесила на Сухопарова. Сидит как манекен. Сгодится. Теперь самое главное. Вот только силы придется у господина-чиновника немного взять, самой ей с таким не справится.
Мара встала над тяжелым ковром, настроилась, чувствуя, как в районе лодыжек поднялись и заклубились земляные барханы. Ледяной холод сменило тепло… Еще, еще! Пусть будет совсем горячо.
Ткань шерстяного костюма пропиталась потной солью. В зимних сапогах захлюпала жаркая вода. Казалось, что она плавится от пустынного жара и обжигающего песка, застывшего черной воронкой над ковром.
От смрада кружилась голова.
Давай же!
Песок жадно и торопливо слизывал плоть с мертвых тел. Исчезла кожа, мышцы, обнажились скелеты. Нагретая кость треснула, словно фарфоровая чашка, рассыпалась прахом. Еще мгновение, и ковер задымился, вспыхнул…
По ее воле окна распахнулись, и все, что недавно было человеческой плотью, без следа исчезло в одном-единственном порыве ветра.
Рамы скрипнули и встали на место.
Мара обмякла, тяжело дыша. В глазах мелькали красные мушки. Знала, что сейчас белки у нее розовые, с лопнувшими сосудами. Но это ничего, это поправимо. Опоздай она на час, было бы поздно. А так… все получилось. Остались кое-какие формальности.
Деловито выжала юбку и подошла к зеркалу:
– Что, съела? А этого попробовать не хочешь? – в стекло ткнулся средний палец в недвусмысленном жесте. – Еще раз встанешь на пути, уничтожу. Поняла?
Зеркало треснуло, норовя порезать осколками.
Мара презрительно рассмеялась:
– Дура ты старая. Даже после смерти глупости творишь.
Подошла к Сухопарову, сняла с него пальто. На смену жару пришел озноб.
Он все так же сидел, уставившись в невидимую точку.
Мара ласково подула в лицо:
– Пе-т-я-я… Ау! Просыпайся, милый, просыпайся… Пора нам.
Набухшие веки дрогнули.
– Кто вы? – вопрос хриплый, из нутра.
– Ты что, забыл? – Мара вполне убедительно изобразила возмущение. – Подруга Ларисы. Мы же с тобой их провожали…
– Куда?
– В свадебное путешествие.
Сухопаров оглядел комнату – холодную и чистую.
– Они уехали?
Мара – сама терпение:
– Еще вчера. Мы их сначала в аэропорт отвезли, шампанского выпили, потом сюда вернулись. И…
– И?
– Петя, я сейчас обижусь, – она снисходительно поцеловала его в губы.
Сухопаров дернулся, отстраняясь. Женщина пугала и не вызывала никаких эротических чувств.
– На что?
– Ларка, конечно, говорила мне, что ты Казанова, но чтобы до такой степени… Мы с тобой… здесь всю ночь кувыркались. Помнишь?
– Не помню.
– Ну, и ладно, – как-то легко согласилась она. – Главное, что я помню, а с тебя, мужика, и взятки гладки. Куда ты такой теперь денешься?
Он вежливо улыбнулся, вот только улыбка вышла чужая, неправильная. Голова легкая и пустая, словно кто-то стер всю прошлую жизнь. Он не помнил ни эту женщину, ни Ларису, ни того, за кого она вышла замуж. Он не помнил ничего и никого, в том числе и самого себя.
– А вас… тебя как зовут? – неловко говорить «вы» женщине, с которой переспал.
– Мара. Поехали?
– Куда?
– Ко мне, дурачок. Мы теперь вместе жить будем. Ты же мне предложение сделал. Или этого тоже не помнишь?
– Ты старая и некрасивая. Как я мог спать с тобой?
– Разве некрасивая? Ты, дурачок, каких женщин любишь?