Кайрос

– Благодарствую. Итак, вас интересует: почему? Вы – слабый человек, Вадим Александрович. И как слабый человек, инстинктивно тянетесь к сильным людям. Но при этом их ненавидите. Это происходит бессознательно, иначе вы были бы законченным подлецом, и мы бы сейчас с вами не разговаривали. Что делает тот, кто ненавидит? Он пытается уничтожить объект своих чувств. Всеми возможными силами. Именно поэтому вы постарались уничтожить Сару, которая в сто крат сильнее вас – и по физическим данным, и по эмоциональным, и по интеллектуальным. Она вас превосходит во всем. Ее единственная слабость, как, впрочем, и слабость моей дочери, – чувства к вам. Не думаю, что это любовь, скорее, потребность быть рядом. Они нуждаются в вас, как в воздухе или как в воде. Человек может долго протянуть без пищи, но без воздуха и воды он умрет. Вы согласны со мной?

– С чем именно?

– Ваша реакция вполне естественна. Я точно так же реагирую на неприятные для меня слова и поступки. Однако вернемся к Саре. Фактически, вы уничтожили ее. Сделали из молодой, интересной, цветущей женщины закомплексованного, забитого урода. Возможно, то же самое предстоит пережить и Кире. За одним только исключением – она не беременна от вас, и с ней рядом буду я. Следовательно, процесс выздоровления пройдет менее болезненно.

– Почему вы так уверены, что Кира не в положении?

– Кира бесплодна. Предупреждаю на тот случай, если она все-таки решится шантажировать вас липовыми справками.

– Почему вы об этом говорите? Ведь она ваша дочь!

– Не люблю нечестных методов в достижении результата. Решение любой задачи должно быть безукоризненным и красивым. Шантаж и ложь – не метод. Мы с вами плавно перешли к другому вопросу: мое предложение повысить Сару. Что вас останавливает?

– У нее ничего не получится.

– Почему так думаете?

– Вы ее видели?

– Вы о внешности. Она для вас важнее сути, не так ли? Спешу вас успокоить – на внешность Сары внимание обращаете только вы, поскольку знали ее раньше. Для остальных данное обстоятельство не играет никакой роли. Рискните, и, возможно, у вашей компании появится второе дыхание. Она вас вытянет. Людей стоит оценивать правильно.

– Хорошо, пусть будет по-вашему. Я дам ей эту должность. Разумеется, с испытательным сроком, – Вадим потер горячечный лоб. – Надеюсь, все на сегодня?

Казус отвесил шутливый поклон:

– Не смею задерживать. Надеюсь, вы больше не нуждаетесь в моих услугах? Счет я выставлю вам завтра. Всех благ.

* * *

Казус вышел из бизнес-центра и побрел по набережной к Дворцовому мосту. Как хороша середина марта в Европе, и как отвратительна и безнадежна в Петербурге! Хотелось тепла и успокоенности. Ветер швырял в лицо горсти снега, танцевал поземку. Этой зиме нет конца и края.

Сегодня утром Казус увидел, как рушится Эрмитаж. Он ехал на тренинг в фирму Лемешева, но автобус застрял в районе Большой Морской.

Казус вышел и пошел пешком. Дворцовая площадь была огорожена желтой полосатой лентой. Тут и там стояли полицейские. Прохожие бросали взгляд в сторону Зимнего дворца и норовили исчезнуть. Пропадали в тумане, словно прыгали в дыры времени. Разбегались и прыгали. Казус тоже попробовал, но у него ничего не получилось. Туман поперхнулся и выплюнул.

В какой-то момент Казус остался на площади один. Исчезло все: транспорт, люди, желтая ленточка, клубы дыма и гигантские сугробы снега. На Дворцовой площади остались лишь Эрмитаж, Александрийский столп и он, Павел Сергеевич Казус.

В последний раз он был в музее несколько лет назад. Кажется, под Рождество. Одиноко бродил по залам, отыскивая своих любимиц: вечно юную Гебу с кубком амброзии, высокомерную Анну Австрийскую с ее чуть тяжеловатым подбородком, гуттаперчевую девочку на шаре и несравненную Мадонну Литта, на чьих руках покоился упитанный и счастливый младенец. Каждой женщине Казус мысленно признавался в любви. От этих невысказанных, но искренних признаний становилось спокойно и тепло: ни одна не могла заменить любимую женщину, но все вместе служили гарантией того, что однажды он встретит ее, и тогда начнется совсем другая, всамделишная жизнь.

Он любил это слово «всамделишное». И все, что в тот момент происходило с ним, действительно было всамделишным.

Он не понял, как все началось.

Выстрелила ли пушка на Петропавловке, знаменуя полдень, или в Казанском соборе заплакали колокола, но Эрмитаж вдруг дрогнул и просел. Идеальные пропорции, задуманные Растрелли, исказились. Посыпались стекла, рухнула лепнина, здание крякнуло и, словно в замедленной съемке, стало рушиться. Утварь, статуи, картины, золоченые рамы, старинные гобелены – все это драгоценным потоком поплыло по снегу, пока гигантская гора не остановилась возле Казуса. К его ногам подкатилась голова юной Гебы. Геба больше не улыбалась.

– Это не я, – прошептал Казус. – Видит бог, это не я.

В воздухе мелькнуло крыло – рухнул золоченый ангел.