Кайвалья

– Ты разве не знаешь? Спустя предсказанные пятьдесят лет Дити родила. Вчера на закате ужасные братья-близнецы вышли из ее оскверненной утробы, и старший, Хираньякша, захватил престол. Он сразу издал указ, чтобы всех брахманов заключили под стражу. Я думаю, нас казнят на городской площади как жертвенных животных… – сказав это, он опустил голову на грудь, и дальше мы ехали в молчании. Я не думал о себе в это время, только лишь мысли об Асури и отце с сестрой занимали меня. Что будет с ними?

Эти мысли тяготили, но я ничего не мог изменить. Поэтому я просто начал молиться, готовясь принять свою дальнейшую судьбу. Нас привезли на городскую площадь и оставили в повозке дожидаться дальнейшего распоряжения из дворца. Вокруг толпились испуганные жители, которых солдаты удерживали силой, не давая разойтись по домам. Дверца повозки отворилась, и брахмана, который сидел рядом со мной, силой выволокли наружу. Палкой его ударили по ногам, и он упал на колени. Я смотрел на это, прильнув к прутьям, а он спокойно стоял, воздев глаза к небу. К нему подошел солдат – он выглядел молодо, из-под его шлема выбивались курчавые светлые волосы, – и с силой вонзил меч в область сердца.

Казалось, что солдат медлит, наслаждаясь процессом убийства. В глазах у меня рябило, и время словно замедлило свой бег, показывая во всех подробностях отвратительную сцену. Вот окровавленный меч вышел из тела брахмана, и оно упало на каменную плиту песчаного цвета. По толпе прошел испуганный гул. Багровая лужа медленно расползалась вокруг тела. Я ждал, что меня также вытащат и убьют, поэтому мысленно говорил: «Ну вот и все, Асури, теперь твой Джагай будет лежать так, на каменной плите в проклятом Пуре».

Было очень жарко, и мертвое тело сразу окружил рой мух – их ожидал славный пир. Поглощенный размышлениями, я не сразу понял, что повозка тронулась. Выехав с городской площади, она загромыхала по узенькой улочке, выложенной булыжником.

Я был жив.

Мимо мелькали темно-коричневые стены домов, глаз ни за что не цеплялся, какие-то заборы – то тут, то там только лишь мелькнет маленькое зарешеченное окно, и снова безликие стены, безликие стены, безликие стены. На маленьких улочках было безлюдно: все люди затаились в своих домах в страхе. Я ощущал сильный ментальный ужас, сгустившийся в воздухе. Казалось, еще немного, и его можно будет потрогать. Наконец, мы выехали на пустынный простор, и, проехав еще немного, повозка вновь остановилась.

Два солдата бесцеремонно выволокли меня из нее и завели в зияющий черный проем, принадлежащий зданию, разглядеть которое я не успел. Меня втолкнули в небольшую по размеру темницу. Три шага от одной стены и четыре – до другой.

Стены были влажные и склизкие, а воздух тяжелый и спертый. Только одно небольшое оконце под потолком не давало пленникам усомниться в том, что дни по-прежнему сменяют ночи.

Все время я думал о моей милой Асури, глядя в прорезь неба над головой. Вечером, в сумерках прилетела белая голубка, и мне показалось, что это хороший знак.

Я почувствовал, что мой ум немного успокаивается. Сидя на земляном полу со скрещенными ногами и произнося вслух мантры, я стал погружаться в медитацию. Постепенно темнота перед внутренним взором ушла, и сквозь пляшущую пульсацию света я стал ощущать переживания Асури. Я чувствовал, как она страдает, как ей страшно, чувствовал, что она плачет. Осторожно я стал посылать ей положительные вибрации и почувствовал, как она начала успокаиваться. Вместо боли, сожалений и переживаний в ней все больше росла решимость…

Внезапно дверь в темницу со скрипом распахнулась, и моя медитация была прервана грубым окриком.

– Эй ты, кушать подано! – передо мной стояла железная миска, в которую было налито нечто серое и мерзкое, а рядом стоял глиняный стакан с водой.

– Спасибо, – ответил я, и дверь снова затворилась. Но есть я не стал, только жадно выпил воду, а затем кинул стакан в угол, где он разбился на мелкие черепки.

Потом улегся в другом углу на кучку жухлой, вонючей соломы и заснул».

Глава 6. Встреча

…Он часто вдыхает холодный воздух, который на выдохе превращается в легкий пар. Его немного потряхивает, и что-то тоскливое надсадно мечется в сердце.

Предрассветный воздух очень свеж и чист. Лошади и люди вокруг него выдыхают теплые клубы пара, и он смотрит на это как на откровение. Как будто впервые видит.

И гладит своего коня по коричневому шелковому боку. Раздается протяжный, заунывный сигнал – пора садиться в седло. Кто-то подносит ему древко с длинным алым знаменем. Он пытается понять: что за странное чувство в сердце – неужели страшно?