Кайвалья

Я молчала, и тогда один из стражников ударил меня в живот. Я скорчилась от острой боли, которая на мгновение лишила меня способности дышать, и, стиснув зубы, с трудом сдержалась, чтобы не застонать, но не проронила ни слова.

– Если ты не ответишь мне, я убью твоего Джагая! Так достойная это плата за твою любовь?

Я крикнула изо всех сил:

– Да!

– Отлично, меня ты уже ненавидишь, и это мне нравится! Ненависть больше всего возбуждает меня!

Что-то острыми когтями вцепилось в мои веки, а вокруг ног и рук скользкими змеями оплелись невидимые путы. Я не могу сейчас описать всего, что происходило той ночью…

Юные девы плакали и стонали от боли, когда Хираньякша покрывал их, словно громадный бык. По молочно-белому покрывалу разливалась кровь. Вскоре она насквозь пропитала постель и капала на искрящийся драгоценными камнями пол.

– Вот так я люблю, Асури! – злобно смеялся ненасытный Хираньякша, глядя на меня.

Из моих глаз непрерывно лились слезы, но я молилась только о том, чтобы с Джагаем все было хорошо. Казалось, прошла целая вечность, мои глаза иссохли, чесались и зудели.

– Довольно, отпустите ее, только срежьте волосы – пускай он знает, что она потеряла свою чистоту.

Меня повели по коридорам, но я уже почти ничего не различала, дрожа от сильного озноба. На выходе из дворца меня отвели в сторону, и кто-то острым лезвием отрезал мне косу. Я стояла и смотрела, как от моих слез, капающих на пол, идет пар. Невидимые руки холодным лезвием грубо сбрили мои волосы, и утренний холод обжег голову.

– Иди! – крикнул кто-то, и я пошла. Правой рукой, нащупав амулет на шее, я прошептала самой себе: «Иду к тебе, Джагай, иду!»

Небо над моей головой было бело-голубое, вылинявшее, а в нем одинокая точка – ястреб, тоскливо огибающий круг. Я шла и шла, чувствуя, что река уже близко.

Сделав поклон, я прямо в одежде зашла в ее холодные, кристально чистые, изумрудные воды и погрузилась в них с головой. Я чувствовала, как грязь и боль уходят, покидают меня… Слезы смыты. Я просто стояла и чувствовала, как священная вода течет сквозь меня. Я чувствовала, что очень устала, в глазах темнело, но чудо – ко мне бежал Джагай!

– Любимый, ты жив! – помню это странное мгновение: моя обритая голова не покрыта, а Джагай смотрит на меня. На глаза опустилось что-то темное, и я перестала что-либо различать. Силы оставили меня. С криком он вбежал в реку, взял меня на руки, и очнулась я уже в его доме…».

Часть 2. Проявленный снимок

Глава 1. Ясон идет наверх

Он шел по узкой улочке между домами. У тибетцев не было принято держать большие участки или как-то отгораживаться друг от друга. Недостатка в земле не было, но дома, стоящие на улочке, жались друг к другу, словно им было холодно поодиночке. Дом, следующий дом, еще дом. Так Ясон вышел на главную площадь деревушки. Несколько лавок уже было открыто. Слева к самому большому магазинчику прижималось белое здание гестхауса. Там остановилась Волчица. У Ясона не было желания встречаться с ней сейчас, поэтому он прошел мимо входной двери, за которой пряталась лестница, ведущая наверх.

Вскоре асфальтовая дорога превратилась в тропку, рассекающую зеленый покров. Справа стояла буддистская ступа с небольшим деревцем, упрямо проросшим сквозь камень. Предание гласило, что оно выросло из сердца святого, чье мертвое тело было помещено когда-то в ступу.

Впереди, на возвышении, стоял большой храм-пагода бардового цвета, красочно разукрашенный и с просторной бетонной площадкой перед входом. Ясон решил идти по петляющей тропке до конца, пока она не прервется. Он почувствовал, что поднимается вверх, когда идти стало тяжелее. Справа вырос громадный термитник, и Ясон залюбовался удивительной архитектурой глиняного дворца со множеством маленьких отверстий. Ему вспомнился недостроенный Храм Святого Семейства в Барселоне, который Гауди так и не смог завершить при жизни. Гении часто вдохновляются природными явлениями. В Барселону они ездили вместе с отцом, который хотел, чтобы сын почувствовал атмосферу этого свободного города, раскрепостился и расслабился.

Отец любил пить вино, покуривать травку (в Барселоне ее предлагали на каждом углу) и проводить время с молодыми девочками – открытый, идейный гедонист, он немного беспокоился, что его сын был все чаще холоден и отстранен. Ему хотелось, чтобы у Ясона было гораздо больше женщин.

Вверх становилось идти все труднее, тропа стала совсем крутая, но Ясон, тяжело дыша, с удовольствием взбирался по извилистой глиняной линии прямо к небу, нежно прокрашенному голубой лазурью.