Кайвалья

– Присядь, юноша, – сказала она тогда сухим, потрескивающим голосом, пристально глядя на Сидху оценивающим правым глазом. Левый заплыл белой пленкой катаракты давно, еще в прошлом столетии, когда лицо ее не было измято и скомкано морщинами, а, наоборот, выглядело гладким и свежим, с поблескивающей кожей персикового оттенка.

– Ты крепкий мальчик, и через четыре года родители, несомненно, женят тебя на хорошей девушке. Я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь – не присутствуй в тот момент, когда твое дитя будет являться на свет. Даже если жена будет просить тебя об этом. Иногда женщины впадают в панику из-за сильных болей, которые сопровождают роды, и зовут самого близкого человека, но ни один мужчина не должен быть рядом в тот момент, когда ребенок исходит из чрева. Это запрет свыше! – она инстинктивно дернула головой вверх и перевела здоровый глаз к потолку. Было видно, как под белым бельмом слабо просвечивающий зрачок тоже поплыл кверху. Старуха молчала, и Сидха осмелился прервать возникшую паузу:

– А что будет, если нарушить этот запрет?

Повитуха прикрыла глаза, как будто устала, казалось, лицо ее обмягло и стало еще более морщинистым. Сидха ощутил, как что-то большое и округлое внутри него падает вниз с высоты, а затем отталкивается от невидимой пружины и летит обратно вверх.

Наконец, старуха открыла правый глаз, изрекая то, что он потом старался помнить каждый день:

– Тогда полубоги отнимут у тебя вторую половину твоей жизни.

Только когда ребенок полностью покинет лоно женщины, муж может быть первым приглашен на знакомство с новорожденным.

Но когда время, тихо звякнув, подтолкнуло цепь событий к тому самому моменту, он не слышал никаких звуков снаружи, с тех пор как Амба, тихо застонав, заковыляла во двор походкой большой грузной утки, поддерживаемая повитухой, которая, несмотря на юный возраст – ей было не больше семнадцати, уже помогла появиться на свет сотням детей.

И эта странная тишина беспокоила его.

Как-то раз он услышал на улице громкие женские крики, которые раздавались из дома. Он вошел в тот дом, думая, что нужна помощь, но был остановлен пожилой женщиной, которая с улыбкой попросила не мешать появлению новой жизни на свет. Расспросив отца, он услышал, что и его рождение сопровождалось громкими звуками.

Но сейчас было тихо. Не выдержав, Сидха выбежал из дома к дереву кадамба и увидел, что красновато-синяя головка ребенка еще только выглядывает наружу из влагалища его жены, направляемая умелыми руками повитухи. Капельки пота появились на лице Амбы, но она как-то особенно кротко улыбалась. Сияние расходилось концентрическими кругами от ее лица, расползаясь в разные стороны по темным краям ночи.

Пораженный, он застыл на месте, глядя, как рождается его дочь. И, увидев ее, ощутил, как в сердце что-то сладостно екнуло. Забыв обо всем, он расплылся в счастливой улыбке и поспешил, чтобы поскорее взять малышку на руки.

– Мы назовем ее Хара, – наконец, сказал он сияющей жене.

2. Хара видит

«Странный ребенок, и совсем меня не любит», – все чаще думала Амба. С самого рождения Хара тянула ручки к отцу и успокаивалась, только когда он подходил, но плакала, когда он покидал ее.

Если отца не было – бежала к Деду. Его хижина стояла чуть дальше от их дома, на окраине поселения. Почти целыми днями он сидел в медитации, но иногда уходил собирать травы или принимал тех, кто приходил к нему за помощью. Раз в год худощавый и сухой Дед уходил на месяц, и никто не знал, где он находится. В такие дни, если и отца не было дома, Хара сильно тосковала и была сама не своя. Она совсем не слушала мать и почти не обращала на нее внимание. Вот и сейчас она снова целый день пропадала у хижины Деда.

Девочка поежилась – сумерки нежно ложились на долину, неся с собой вечернюю прохладу. Побрякивая браслетами на руках и ногах, Дед подошел к ней и аккуратно укрыл мягкой оленьей шкурой. Сейчас, глядя на нее, он улыбался. Она всегда любила смотреть на Деда, на его походку и ловкие движения рук, когда он готовил какие-нибудь замысловатые снадобья для деревенских жителей. И больше всего она любила это теплое сияние, которое исходило от его лица, когда на нем появлялась улыбка, поселяясь на суховатых губах и в зеленоватых глазах.

Дед умел танцевать и не только рассказывать, но и показывать истории. Хара знала – сегодня он покажет что-то особенное. Она давно просила показать, как Хираньякша сражался с Вепрем, но Дед все отказывал. Хара не обижалась. Она видела, что после того, как Дед излечил молодого парня от смертельной раны, он долго болел.

Он всего лишь наложил свои руки на разорванную грудь, из которой толчками, вместе с болезненными стонами выталкивалась красная жидкость и, прикрыв глаза, читал нараспев мантры. Но почти тотчас стоны затихли, болезненное хриплое дыхание успокоилось, а рана начала быстро и бесследно затягиваться. Закончив, Дед встал и, пошатываясь, пошел в свою хижину. За ним бросились счастливые родственники, желающие отблагодарить как подобает, но отец Хары знаком остановил их.