Кайзер Вильгельм и его время. Последний германский император – символ поражения в Первой мировой войне

Еще один фактор – плохая организация – может, на первый взгляд, вызвать удивление. Определенно, это последнее, в чем можно обвинить Германию и немцев. Разве Чемберлен, говоря Вильгельму, что политическая свобода для масс оказалась неудачей, не указывал на хорошую организацию как на достоинство, с помощью которого Германия может добиться всего, абсолютно всего? Только истина заключается в том, что, хотя все второстепенные аспекты жизни были изучены с большим прилежанием и организованы в высшей степени продуманно, пусть даже недостаточно гибко, положение наверху оставалось неорганизованным и бессистемным. Так случилось из-за излишнего уважения к устаревшим взглядам на монархию и того факта, что конституционные установления Германской империи были созданы спорным гением для собственного удобства. Следствием стала полная неадекватность процедур идентификации и анализа проблем, обеспечения их обсуждения в свете всех соответствующих фактов и своевременного принятия четкого решения. Меры по вовлечению военных в политику были особенно неудовлетворительными, поскольку искажались преувеличенным почитанием касты военных.

Кроме того, германская элита показала выраженное отсутствие эмпатии, полную неспособность оценить и предвидеть реакцию других людей. Не то чтобы элита не считала общественное мнение важным. Официальный механизм манипулирования прессой, к примеру, был, возможно, даже более развит, чем в Британии. Но общественное мнение было и оставалось тем, чем можно было манипулировать, а не желательной критической силой. Правящие классы были заняты своими интересами и не обладали ни богатым воображением, ни симпатией. Эмоции, такие как жалость, сострадание и милосердие, считались способными сделать сильного человека слабым. Это относится как к внутренним делам, так и к международным. Когда однажды стражник застрелил пьяного рабочего, берлинский депутат сказал: «Люди, которые составляют правила, судя по всему, совершенно незнакомы с теорией практического христианства». Правители Германии были не в состоянии проникнуть в умы людей, которыми они правили, понять их мотивы и интересы. Они не знали, на что эти люди были готовы пойти, не думали о пределах и верности и самоконтроля. Элита была настолько поглощена внушением низшим классам, что они должны думать, так негодовала, если появлялись свидетельства инакомыслия, что она незаметно и постепенно стала основывать свои действия на теориях, а не на фактах. Догмы уцелели, потому что они соответствовали предрассудкам и выполняли желания их авторов, а не потому, что они воплощали реальность.

Тесно связанным с этим было упорное стремление имущих классов любой ценой удержать устаревшие привилегии, не понимая, что позиции можно удержать, только постоянно адаптируясь к изменениям. По существу, имела место путаница, не ограниченная одной только Германией, между «демократией» и социальными последствиями индустриализации. Слишком много людей желало наслаждаться одновременно личными отношениями феодализма и материальными благами промышленного века. Они думали, что, если смогут предотвратить внедрение политических форм, связанных с количественным производством, всей социальной регулировки удастся избежать. Конечный результат этого нежелания отказаться от позиции, которая не была в долгосрочной перспективе пригодной для обороны, – искажение внутреннего развития Германии и подливание масла в огонь классовой войны. Одновременно стимулировались внешние авантюры, как средство отвлечения внимания и создания убедительной причины, почему Германия не может себе позволить политические реформы.