Как Ахиллес помогал Гомеру Илиаду писать

— А здесь, что не так? Разве ты его убил? — изумился поэт.

— Да, ты прав, так и было, — начал успокаивать Гомера Ахиллес. Но выглядит это, как будто я, Ахиллес, равный богам, испугался обычных людей.

— И что ты предлагаешь?

— Перепиши эти строки, Гомер. Ты же сам говорил, что мною управляли боги. Гера, Афина.

Гомер задумался, а потом прочитал:

Он только меч огромный обнажил,

чтобы убить Атрида,

явилась перед ним Афина,

чтобы разум усмирить Пелида.

— Так подойдёт? — спросил поэт.

— Так гораздо лучше, — согласился Ахиллес, — получается это не я испугался Агамемнона, а сами боги спасли его от моего праведного гнева.

Гомер тем временем закончил исправления:

Ответил быстроногий Ахиллес богине,

как каждый день, как ныне,

я должен Гере и тебе внимать,

богинь великих волю исполнять.

Послушен я богам и гнев свой подавляю,

покорно меч свой острый опускаю.

— Теперь, ты наконец доволен? — спросил Гомер Ахиллеса, беря в руки чашу с вином.

— Конечно, о чем говорить, давай выпьем ещё вина, — ответил обрадовавшийся Ахиллес, подливая поэту. Но вот отрывок про дочь Брисея.

— Что ещё про Бресеиду? — Гомер остановился на глотке и отставил вино в сторону.

— Ты написал:

Возрадуйтесь завистники мои,

и вознесите славу Зевсу.

Но виноват во всем Атрид,

не бойтесь, ближе подойдите.

Он вас прислал за Брисеидой к Ахиллесу.

Патрокл деву вам отдаст,

вы с нею прочь тотчас уйдите.

— А здесь то, что не так? — взволновано спросил друга Гомер.

— Получается, как-то не хорошо. Не находишь? Агамемнон захотел забрать мою деву и забрал, без моего сопротивления. Я сам её отдал ему.

— Но так и было! — горячо воскликнул поэт. Разве нет?

— Конечно, так и было, — начал успокаивать друга Ахиллес. Не драться же нам с Агамемноном между собой из-за добычи! К тому же сама она была так себе, вся ценность только в том, что дочь жреца.

— Раз так и было, что же ты тогда хочешь?

— Ты бы мог это как-то по-другому описать.

— Как, например? — Гомер недовольно посмотрел на Ахиллеса.

— Например, они выкрали её тайком, пока меня не было, — Ахиллес почесал зачаток лысины на своей голове.

— Нет! — жестко ответил поэт.

— Но, Гомер?

— Я сказал, нет! Это важный эпизод поэмы, и я не пойду против своей совести. Не буду писать то, чего не было и очернять Агамемнона воровством.

— Эх, — вздохнул разочарованный Ахиллес и отхлебнул вина. Но напиши хотя бы, что я был в гневе, что ли?

— А вот это можно:

У кораблей Ахиллес быстроногий лежал,

о Брисеиде горевал, он в гневе был и вспоминал,

как стены Фив и Лирнесс разрушал,

чтоб получить добычу.

Как Эпистпофа и Минета побеждал,

двух копьеносцев, сыновей Евена,

что сыном был Селепа.

Но скоро встанет он и вырвется из горя плена!

— Мне нравится, — примирительно сказал Ахиллес. Чувствуется, что я затаил обиду, но ещё встану и отомщу. И упоминание о победах совсем не лишнее.

— Я рад, что помог тебе, — облегченно сказал Гомер, поняв, что ему не придется переписывать значительную часть поэмы.

— Спасибо тебе, друг мой, спасибо. Ты не только увековечил мою память, а сделал её светлой для потомков, передав меня таким каков я есть на самом деле, — поблагодарил друга уже изрядно захмелевший герой троянской войны.

— Не стоит благодарностей, друг мой, — совсем уже расслабился, также подвыпивший поэт.

— Только вот Патрокл, — не глядя Гомеру в глаза проговорил Ахиллес.

— А с Патроклом то, что не так? — насторожился, успокоившийся было, поэт.

— Ты написал:

Проник он тайно, но решимо, пока отсутствовал там друг,

чтобы одеть его доспех прекрасный,

и в битву вырваться в нём вдруг,

как Ахилесс,

в момент ужасный, троянцев разметать вокруг,

и корабли спасти ахейцам.

— Да, Патрокл тайком одел твои доспехи и привёл мирмидонцев на помощь. Атака была отбита.

— Всё было не так, — возразил Ахиллес, заново наполняя чаши.

— Не так? Это же все знают. Почему, не так? — обескураженно спросил поэт.