Как белый теплоход от пристани

Она молча стояла и смотрела на меня. Я тоже смотрел на неё и тоже молчал. Молчал оттого, что мне совершенно нечем было её утешить. И приглашённые вокруг – молчали. Без звуков, без движений ждали, во что выльется наша с ней встречная бледная монументальность. Если и бывает ещё тише, то после смерти.

Ассоциация с кончиной прилипла к сознанию, точно стафилококк на кожу, и превратила забавный сон в кошмарный. Не без доли брезгливости я ощутил, как, повинуясь второму закону Ньютона, со лба, превозмогая рельеф лицевого устройства, к моему подножию устремились борзые капельки пота.

Известно, что при определённых обстоятельствах молчание – золото. Не уверен, входит ли сновидение в число таких обстоятельств, однако наше упрямое безмолвие явно принадлежало к чему-то ценному и постепенно материализовалось в свадебные подарки. Я пригляделся: все они были на моё имя. Но распаковывать их бросился почему-то женишок в аксельбантах. Делал он это второпях – некрасиво, жадно и тоже почему-то молча.

И пока мы с усатой девственницей бестолково молчали друг на друга, её суженый неловкими руками расстроил механизмы всего, что должно было работать, грубой челюстью надкусил всё, что можно было съесть. Помню, я был против его такого поведения. Факт с подарками причинил мне, впечатлительному, желчное расстройство. Молодая же, будто ни при чём, вовсе утаилась под сенью чёрного надгубного боа, разросшегося пуще пальмовых ветвей.

Страшный сон длился недолго. Но за каких-нибудь пять–шесть минут подо мной на простыни успело скопиться граммов двести убедительной солёной влаги.

А потом на меня напала голодная муха, и я проснулся. Подумал о том, что с четверга на пятницу сны, как говорят, сбываются, и с тягостным чувством вслух пропел: "Мне приснилась женщина с усами".

23 марта, воскресенье

Толоконников подарил мне коробку швейцарского шоколаду. Срок его годности истёк ещё два года назад, и пусть теперь задница расчёсана в кровь расчесал, зато сколько углеводного питания для мозга! Даже почувствовал, что начал умнеть. Сначала обрадовался, думаю: ого!.. А потом то здесь решу какую-то загадку, то там на что-то откроются глаза.

И тут понеслось.

Микки? – Маус. Джон Бон? – Джови! Да здравствует мыло? – Душистое! Ху из он дьюти? – Тудэй!..

Вернулся с работы, сел за яичницу, взял в руку вилку, взял в руку нож. Хм, а всё-таки, если откровенно, если без дураков, Ландон из зе кэпитал оф Грейт Британ или не из зе кэпитал оф Грейт Британ?.. Внезапно явилось озарение. Я осознал причину своей асоциальности. Почему мне, если и хочется поговорить с кем-то, то скорее с лошадьми, как делает Ира, нежели с людьми, как это делал Женька. Ухватил причину за кончик, потянул её, как ниточку, а вытащил клубок. Даже не клубок, а целую обмотку, укатавшую меня, словно кокон. Это значит, что процесс пошёл. Что я перерождаюсь. Но, блин, не в бабочку! А в мерзкую, ядовитую гусеницу с вонючей утробой.

Это значит, что в жизни настала пора что-то менять. Кардинально и срочно. И начать лучше с главного, а главное в наше время – это работа. Думаю, что не особо от этого потеряю, поскольку, во-первых, работа и без того, как правило, самая переменная величина в системе социальных уравнений; а во-вторых, если там остаться, то можно уже сейчас писать о себе некролог, ибо до самого конца ничего не изменится: то же болото, те же хором орущие жабы, та же вонь и зараза, тот же погибельный субстрат государственной службы. Наглотавшись тины, реагирую на неё спазмами желудков. Сказать, что уже тошнит от неё – не сказать ничего. Выворачивает.

Это всё, конечно, образность, но за нею стоит и самым незначительным дуновеньем колышется то, что вполне можно пощупать руками. А именно – моя тонкая, блин, натура, алчущая гармонии с окружающим миром. Это и сам окружающий мир, готовый на диалог с "натурой" при определённых условиях. А условия просты и незатейливы, понятные даже кухарке: творческая реализация, душевное равновесие и материальное благосостояние. (Фи, какие протокольные слова я произношу!)

Творческая реализация – это больная тема, о ней распространюсь немного позже, выслушав ещё пару рецензентов. Морально как-то помогает держаться эпистолярная дрожь, а материально – журнальные заказы. Разумеется, этого мало, чтобы планировать жизнь, но – баста!

Всё!

Менять работу!

Уходить, уносить себя, спасаться бегством!

Решение принято – и завтра же я без оглядок вступаю в пору его осуществления. Впрочем, если б это было так просто…

Семейный триллер. Продолжение