Как быть съеденной

– Как это так ты забываешь поесть? – со смехом спрашивала она, вытаскивая покупки из своей сумки, словно фокусница или ведьма. Я настороженно отнеслась к дарам. Ничто не бывает бесплатно. За все приходится платить – рано или поздно.

Она чуть приседала, словно балерина, чтобы поставить что-нибудь на полку; ее лицо было ярко освещено лампочкой в гудящем холодильнике, лайкровые джинсы натягивались на полных ногах. Она выбрасывала прокисшее молоко, заплесневевшее карри, бурые от гнили персики, чтобы освободить место для бездрожжевого хлеба, пакетов с яблоками и толстых кругов сыра.

Она извлекала из ящика со специями флакон с экстрасильным лекарством от головной боли и переставляла его в аптечку. Она испытывала новые рецепты на моей тесной кухне с липким линолеумным полом и квадратной разделочной столешницей, слишком маленькой для готовки еды. Я осознала, что в моей квартире только одно кресло. Односпальная кровать. Ни одной картины на стенах.

Я слышала, как Джейд звякает, лязгает, шуршит на кухне, но все равно, поднимая взгляд от книги, я удивлялась ее присутствию. Мне нравилось, как она просовывает кончик языка между зубами, когда на чем-то концентрируется, как наклоняется на уровень отметки мерного стакана, дабы убедиться, что отмерила порцию правильно. Мне нравилось, как она ставит таймер, а потом садится в мое компьютерное кресло и спрашивает, что я читаю.

И потому я взяла еду, которую не хотела есть; масло и жир размазывались по моему языку.

– Спасибо, – машинально сказала я, ощетив, как в горле встал комок, а сердце словно расширилось от чувства, похожего на ностальгию – как будто Джейд была кем-то, кого я уже потеряла.

По вечерам она выглядела сонной и довольной. Нежно целовала меня в лоб, словно оставляя подпись, потом просовывала руку под мою подушку, чтобы я могла свернуться у нее на плече. Некоторое время она боролась со сном ради меня; ее усталые карие глаза блестели, словно мокрые леденцы. Она была такой доброй, и все же, когда ее густые ресницы смыкались, я думала о венериной мухоловке, которая захлопывается, высасывая питательные вещества из какого-нибудь насекомого, которое, вероятно, все еще живо.

Она спала так мирно – пока не повстречала меня.

Однажды ночью я проснулась в поту и в ужасе. Перед глазами у меня все еще стояло лицо старухи со странными глазами – слишком большими и почти немигающими. Джейд была рядом со мной; она потирала челюсть, ее глаза блестели в темноте.

– Удар прошел, – произнесла она.

– Черт, – сказала я. – Извини.

Мой язык был похож на наждачку; челюсти были стиснуты крепко, словно кулак; вены у меня на висках пульсировали. Стоматолог однажды сказал мне, что когда я так скриплю зубами, то стираю эмаль. Я уже дошла до дентина, дальше идут пульпа и голый нерв.

– Нет-нет, – ответила Джейд. – Ничего страшного. Он был не таким сильным, просто застал меня врасплох.

Она снова легла, прижавшись ко мне, ее волосы мазнули меня по лицу. Я старалась не вдыхать тропический запах ее шампуня. Позволила себе провести пальцами по ее подбородку.

– Тебе часто снятся кошмары, – заметила она. – О чем они?

Как я могла ответить? Что я могла сказать, не выдав себя?

Я не сказала ей, что в некоторых снах становлюсь пустотелым куском темного шоколада, который обитает на магазинной полке, в герметичной коробке с передней стенкой из прозрачного пластика. У меня огромные глаза, но я не могу закрыть их. У меня есть рот, но он не открывается. Я чувствую себя так, словно медленно задыхаюсь. Некоторые посетители магазина берут меня в руки, встряхивают. Другие вовсе не замечают меня. Они проходят мимо, неся острые ножи, которые сверкают в лимонном свете люминесцентных ламп; они несут автоматические ружья, темные, как лакрица; они несут косы, забросив их на плечо, лезвия-полумесяцы изогнуты, словно палец ведьмы, которым она манит кого-то к себе.

В других снах я пытаюсь остаться на плаву в море густого расплавленного ири́са – по консистенции что-то среднее между патокой и грязью. Когда высовываю руку из этой жижи, ирис нитями тянется за моими пальцами, словно слюна из уголка рта. На далеком берегу полупрозрачные синие и красные кирпичи сложены один на другой, образуя домики, которые блестят и переливаются под оранжевым светом солнца. Но я не осмеливаюсь плыть к ним. Как выясняется, я предпочла бы утонуть. Что-то проносится мимо меня – рыбка, ярко-красная и похожая на резиновую.

Даже во сне я думаю: «Какая, черт побери, мораль у этой дурацкой истории?»