Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

Надо отдать должное большевикам. Несмотря на удары, которые они нанесли старой русской интеллигенции, большевики понимали ее значение и значение традиций русского инженерства и русской высшей школы. И они были сохранены. Только в России, да, пожалуй, и в Германии существовали научные школы в нашем понимании этого слова. Они представляли собой группы специалистов, которые формировались вокруг какой-либо идеи или талантливого руководителя. Замечательной особенностью была взаимная ответственность членов этих неформальных объединений за судьбы друг друга. Как непохожи, например, наши научные семинары на американские. В США докладчик как бы рекламирует самого себя в расчете на получение очередного гранта или более престижного места в университете. У нас же докладчик прежде всего спрашивает совета, он ждет помощи от своих коллег. Пусть даже в форме жесткой критики.

В Германии система научных школ была разрушена во времена фашизма и до сих пор не восстановлена. Советская власть сумела сохранить научные школы даже в тяжелейшие годы Великой Отечественной войны. И более того, создать систему подготовки новых отрядов научной и инженерной интеллигенции, то есть создать систему передачи эстафеты традиций и научной культуры. Основная тяжесть передачи эстафеты легла на плечи моего поколения. Оно пережило тяжелейшие испытания. Оно прошло сквозь многочисленные круги ада, но сохранило не только себя, но и в себе Россию. Оно смогло не только усвоить, но и передать основные традиции русского образования следующим поколениям. Это были, как правило, выходцы из среды старой дореволюционной интеллигенции.

Я позволю себе привести несколько штрихов собственной биографии, которая во многом очень типична.

О деде своем, Сергее Васильевиче Моисееве, я уже рассказывал выше. Мой отец, по образованию экономист, служил в том же Наркомате путей сообщения, где и дед, и занимался проблемами рационализации перевозок внутренним водным транспортом. Моя мать была приемной дочерью известного железнодорожного деятеля Николая Карловича фон Мекк, сына знаменитой Надежды Филаретовны, чья переписка с П. И. Чайковским сделалась эпистолярной классикой. Николай Карлович работал в ВСНХ, занимаясь проблемами перспективного развития железнодорожного транспорта Советского Союза.

Мои дед и отец, да и те знакомые инженеры, что к нам приходили, были увлечены планом ГОЭЛРО и многими другими начинаниями времен нэпа, и я помню, с какой гордостью они говорили, что мы взялись сделать то, о чем даже на Западе еще не помышляют, – создать единую государственную энергетическую систему. Ну, а если речь заходила о тех или иных «вывертах» партии и правительства, то Сергей Васильевич любил повторять одну и туже фразу: «Большевики приходят и уходят, а Россия остается. Надо работать, господа!».

И сейчас, в нынешние тяжелые годины, я часто про себя повторяю эту фразу: «Гайдары и чубайсы приходят и уходят, а Россия-то остается. Надо работать, господа!». Правда, сейчас ситуация стала значительно сложнее и опаснее.

Во времена нэпа наша семья жила в условиях относительного материального благополучия и в атмосфере того трудового настроя, который был свойствен большинству российской интеллигенции того времени: Россия поднималась, и это вселяло уверенность в будущем, а давление сталинской диктатуры было еще мало ощутимо. Люди работали действительно не за страх, а за совесть, как и в послевоенные годы. Но в конце 1920-х годов климат в стране стал меняться, и это непосредственно сказалось на нашей семье.

В 1928 году Николай Карлович был арестован, объявлен вредителем и расстрелян. В 1930 году мой отец был арестован по делу «Промпартии». Однако еще до суда он скончался в Бутырской тюрьме, как было нам сказано, от сердечного приступа. Отцу было тогда сорок два года.

Сразу же после гибели отца Сергей Васильевич вышел в отставку, но уже через пару месяцев, не выдержав тяжести свалившегося горя, скончался, как тогда говорили, «от удара». Итак, в четырнадцать лет я остался единственным «мужчиной» в когда-то большом семействе.

Не буду рассказывать о лишениях и трудностях первой половины 1930-хгодов. Основное испытание меня ждало в 1935-м, когда я решил поступать в университет. Несмотря на то, что мой отец умер до суда, я всюду числился «сыном врага народа» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

У каждого человека, конечно, своя собственная судьба, но у всех представителей моего поколения есть и много общего. Я не знаю ни одного из моих сверстников, у кого благополучно складывались бы юношеские и молодые годы. Все мы прошли через «круги ада», преодоление которых требовало мужества и веры, веры в свою страну, веры в Россию.