Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

Но такие грустные размышления занимали у меня не больно уж много времени. В основном я старался быть в одиночестве и наслаждался великолепным солнечным мартом. Утренний морозец держался почти до обеда, скольжение было отличным, и я совершал без всяких спутников большие лыжные прогулки. Возвратившись, принимал горячий душ, обедал, а потом у себя в комнате читал всякую «собачатину», преимущественно детективы, которых в библиотеке было более чем достаточно – надо же писателям читать что-либо их достойное! Одним словом, был на отдыхе – всерьез и надолго.

На берегу Рузы был какой-то профсоюзный дом отдыха, где устраивали лыжные соревнования. Однажды я туда забрел, мне тоже дали номер, и я пробежал десять километров. Показал сорок восемь минут с какими-то секундами – ровно на десять минут хуже того времени, которое я показывал в университете. Но я был очень доволен. Я очень гордился своим успехом и притащил к обеду бутылку «гурджаани», которую мы с Бурлацким и Доризо (который притащил еще что-то более существенное) с удовольствием выпили. Впрочем, не в мужском одиночестве – с соседнего стола под бутылку к нам пересела та самая надоедливая литературная дама…

Безделье, прекрасная погода, лыжи и, конечно, приезды Тони сделали свое дело – я начал приходить в себя и почувствовал себя снова почти молодым; во всяком случае, мне снова захотелось работать, и появились даже какие-то планы. Но самое удивительное – я снова стал сочинять стихи, как в юности и в первые послевоенные годы. Они были короткие, всего несколько строчек. Почти все я забыл. Но кое-что осталось в памяти. Вот одно, которое я даже записал (к приезду Тони):

Сегодня к нам она стремительно
Идет багрянцем ранних зорь
И зажигает ослепительный
Над нами голубой костер.
Пускай гудят еще метели,
И след в деревню запорошен,
Но первой солнечной капелью
Уже весенний вызов брошен.

И назвал эти восемь строчек «Весна», что соответствовало истине. Я прочел их Тоне, и несмотря на то, что она после лыж едва доползла до дома, был ею одобрен. Мне тоже стихи понравились, не зря же я их запомнил: они уж очень соответствовали моему душевному настрою.

В тот приезд Тоня уехала довольно поздно – надо было отдохнуть после лыж. На перроне станции Дорохово мы долго гуляли вдвоем по платформе и вели какие-то очень хорошие весенние разговоры.

Под конец моего пребывания в санатории погода вдруг круто изменилась – пришел шквальный ветер, пригнал облака. Температура резко повысилась, и начался дождь. Это была тоже весна, но уже совсем другая. И тоже прекрасная.

Я в тот вечер долго сидел на открытом балконе и слушал дождь. И тоже сочинял стихи. Но, к сожалению, запомнил лишь первые четыре строчки, которые сочинил еще в Ростове, когда был очень счастлив:

Все ветер рвал и, брызгами играя,
Ворвался мокрым тающим теплом.
А ночь стояла влажная, живая,
И не хотелось возвращаться в дом.

Тогда тоже была весна, тоже был ветер, тоже начиналась новая страница жизни.

Наверное, я снова входил в то состояние внутреннего подъема, которое всегда мне давало силы жить. Мне казалось, что я снова счастлив, мне хотелось работать и потянуло в Москву.

На следующий день лыж уже не было: кругом стояли лужи. Мне оставалось еще два дня, но погода испортилась, и Москва меня уже властно звала к себе. Бурлацкий уехал накануне, Коля Доризо еще раньше, прощаться мне было не с кем. За обеденным столом сидели уже незнакомые люди. Я сдал комнату, сел в машину и покатил домой. Дорога была невероятно скользкая, вода покрывала еще не растаявший лед. Впрочем, меня это нисколько не смущало. Я ехал в Москву с ощущением метаморфозы. Я уже знал, что жизнь пойдет совсем по-новому. Появятся и новые задачи, и новые люди.

Тем летом мы с Александровым закончили первый вариант климатической модели, я установил с руководителем американской климатической программы профессором Бирли хорошие контакты, и, несмотря на разгар холодной войны, он обещал мне всяческую помощь.

Через год Володя уехал в штат Колорадо, в город Болдури, на целых восемь месяцев – работать на первом американском суперкомпьютере «Крей-1». Именно благодаря этой поездке наша климатическая модель была доведена и получена ее первая компьютерная реализация. Но об этом разговор будет дальше.

Глава IX. О боге, философии и науке

Традиции и сомнения