Как до Жирафа…

– О, как классно! – проговорила издевательски эта злобная Чебурашка. – Давай, давай, ори, Гринальди! Меня прямо возбуждает!

– Я понял. Ты накурилась, Лана, – выдохнул я. – Ты бы в трезвом уме не стала бы отказываться от бабок, которые я тебе перечисляю каждый месяц.

– Да пошёл ты со своими бабками, Гринальди! Я же сказала, что я с папой помирилась! И я обещала отомстить тебе, помнишь? Так вот настал мой черёд. Самое больное у тебя место – Маша. Так что и я ударю по больному, на остальных ведь тебе наплевать! Я любила тебя до последнего, Гринальди, а тебе пофиг! Тебе какая-то дура безвкусная дороже! Потому что ты сволочь!

– Ты в своём уме, Лана?! – вскричал я. – Это ребёнок! Живой ребёнок! Это не игрушка, по которой можно бить и использовать!

– Я так ненавижу тебя, Гринальди, что мне уже всё равно! Главное, чтобы ты, сволочь, захлебнулся! Я тут собрала на тебя портфолио, как ты со шлюхами по улицам целуешься, при ребёнке тоже и ещё кое-что, как мне хороший адвокат посоветовал… И да, беги-беги генетический анализ делать! Отцовство ты всё равно не докажешь!

У меня пропал дар речи. Словно меня на самом деле ударили под дых. Лана расхохоталась. Вотс Ап отключился.

Я ткнул пальцем в чёртов контакт.

– Что ты имеешь в виду? – прохрипел я.

– Я знала, что ты перезвонишь. А то, что Маша – не твоя дочь! – злорадно сообщила в экран стервь. – Ты вообще на неё никаких прав не имеешь!

– Ты, ты… – я впервые в жизни не знал, что сказать. Мне дышать было нечем.

– Ещё заплачь, Гринальди! – расхохоталась Лана. – А то, может, на коленях у меня попросишь передумать? Или извинишься, а? Я б потом в ютуб выложила, поржать.

– Ну ты и сука, – выдавил я. У меня задрожали пальцы, потому что я понял: она не лжёт. О, сколько бы я отдал за то, чтобы это было неправдой! Мой взгляд скользнул на фото Маруськи в рамке у монитора. Смеётся, с двумя хвостиками, на розовом самокате. Я взглянул на торжествующую Лану: – Но она ведь тебе не нужна…

– Нужна, – словно о новой версии айфона, сказала стервь. – И папа со мной согласился. По его мнению, девочка должна жить с матерью. А не с няней и мерзавцем-отцом!

– Нет, Лана! – крикнул я, теряя контроль.

– Да, Гринальди, – расплылась в мерзкой улыбке она, – иди, попрощайся! Суд совсем скоро, по месту прописки. Ну, ты знаешь, мы там разводились. И не вздумай сбежать! Это будет считаться похищением, и с папиными связями мы тебя найдём быстро. Хотя… беги, Гринальди, беги! За решёткой ты будешь смотреться особенно романтично! Там как раз любят таких, из Оксфорда!

– Ты не получишь её, и не надейся! – прорычал я.

– О, ты ошибаешься! – расхохоталась она. – На этот раз последнее слово будет за мной, Гринальди!

И она отключилась. А я уставился невидящими глазами в чёрный экран телефона.

Маша мне не дочь?! Этого не может быть!!! Это, это… невозможно… Совершенно невозможно! Сердце сдавило тисками.

Меня охватила паника. «Попрощайся», – стервь так сказала?! Что это значит?! Что она обратилась в органы опеки? Она ведь может! У неё вообще нет ничего святого! Только что доказала! Ни-чего!

Как безумный, я схватил компьютер, вещи и бросился домой. На лестнице чуть не сбил Анжелу, как в тумане увидел Катю, но пробежал мимо. Завёл Ровер и понёсся по проспекту. Я должен успеть! Я должен найти выход, я должен!!!

Глава 32

– Мапа! Мапа пришёл! – воскликнула радостно Маруська, встречая меня в прихожей.

– Кузека моя! – кинулся я к ней, обхватил, прижал к себе и замер.

В горле стоял ком, а она пахла молоком и Агушей, щекотала носиком и кудряшками ухо. У меня в груди заклокотало. Еле сдержался.

– Маруся, солнышко, – пробормотал я, ещё сильнее прижимая её к себе и глубже проваливаясь в страх.

Она пошевелилась и посмотрела на меня, недоуменно хлопая ресничками:

– Мапа, ты плачешь?

– Нет, – шморгнул носом я и выдал задорно, как долбанный, фальшивый клоун: – Что ты, что ты, Маруся! Мужчины не плачут. Что-то в глаз попало.

– Больно?! – всплеснула ладошками дочка.

Больно, как больно было в сердце! Внутри скрутило всего, словно душу с жилами вытягивали. Маруся не моя дочь?! Моя Маруся?! Моя кузека, моя девочка… Нет, как же это?! Она всё равно моя! Я пеленал её, я укачивал, я рассказывал дурацкие сказки, я научил её не бояться темноты! Она научила меня выбирать «принцессины» платья! Она залезает под одеяло и прыгает по мне по утрам! Она любит Агушу на завтрак. Она боится пауков и Гургуша под кроваткой! Она морщит нос так же, как я, и обнимает изо всех сил, чуть не ломая мне шею «из любви»! Она единственная, кто заставляет моего отца смеяться через секунду после того, как он был взбешён! Она… она моя дочь! Моя она! Моя!!! Никому не отдам!!!

Горло сжал страх потерять её, пронзил тело ледяными иглами, но я улыбнулся:

– Пустяки, Маруся! Вообще ерунда! Мужчинам не больно.

Маруська не поверила и принялась целовать в глаза, поглаживая меня по щекам и приговаривая:

– Мои глазки, самые холошие на свете глазки! Не болите, я вас люблю!

Я растерянно погладил её по голове, поцеловал крепко. Затем осторожно отстранил и, облизнув сухие губы, позвал няню.