Как это было на самом деле у королей и королев. Книги 1-8

Мальчики – Карл-Иоанн и Кристоф-Филипп – возмущенно переглянулись. «Девчонка! – говорили их глаза. – Ну что с нее взять?!»

Оттон-Вильгельм растерянно поправил шелковистый, в крупных локонах, рыжий парик (он надел его нынче по необходимости, повинуясь моде, но накладные волосы мешали, жарко грели спину, доходя почти до поясницы). Старый Кенигсмарк любил воевать, и победы он одерживал не только на поле брани, но и в альковах, однако же вольготнее всего ему было на коне во главе армии – и уж там-то он обходился без парика.

– Какой у вас парик замечательный, – сказала серьезно Аврора. – Я знаю, это самый модный цвет. Называется «незабвенный закат».

Дядюшка удивленно посмотрел на племянницу и улыбнулся. Хороша, ах, как хороша! Темноволосая, темноглазая… худенькая, правда, но ведь совсем еще дитя.

– Ты, девочка моя, про красоту меня спрашиваешь, – сказал Оттон-Вильгельм, – а чего тут спрашивать, если тебе… да и братьям твоим… стоит только к зеркалу подойти. Все мы, Кенигсмарки, такие, что и нас любят, и мы любить умеем… – И смешался, закашлялся, заметив, с каким вниманием слушают его племянники – даже рты пооткрывали. Ну, об амурных подвигах он им повествовать не намерен. Без него охотники найдутся объяснить детям, что к чему.

И храбрец кинул своим маленьким слушателям по апельсину.

– Дядюшка, а как вы в турецкую крепость из пушки-то выстрелили! Мы с Карлом все спорим – одного ядра для победы хватило или пушку несколько раз заряжали? – расправляясь с подарком, спросил Кристоф-Филипп.

– Ну уж и одного! – рассмеялся дядя. – Нет, дорогие мои, там дело вот как было. Служил я тогда венецианскому дожу…

И он пустился в подробное описание того памятного боя. Мальчики внимали ему, затаив дыхание, а Аврора скучающе глядела на пламя и размышляла, пойдет ли ей платье такого вот огненного модного цвета.

Прошло пятнадцать лет. XVII век подходил к концу. В 1690 году Оттон-Вильгельм умер от чумы. Перед смертью он впал в забытье и все повторял и повторял пересохшими губами:

– Не сдамся, не сдамся! Ступай прочь! Я Кенигсмарк, я тебя не боюсь…

…Аврора узнала о кончине дядюшки, вернувшись домой с очередного бала. Она горько расплакалась и проплакала бы, пожалуй, всю ночь напролет, если бы не камеристка, которая осмелилась напомнить госпоже о том, что назавтра ей предстоит обедать у государя. Пришлось успокоиться и утереть слезы со словами:

– Сделай-ка мне травяные компрессы на глаза. Не дай бог покраснеют.

Девушка расцвела и превратилась в истинную красавицу. Она не испытывала недостатка в поклонниках, и самым именитым из них был, без сомнения, Август II, король польский и курфюрст саксонский. Первейший кавалер Европы – красивый, любезный, смелый, неутомимый в страстях и развлечениях – влюбился в Аврору сразу и надолго. Но мадемуазель де Кенигсмарк лишь после многодневных колебаний подарила свое сердце этому венценосному обольстителю.

– Говорят, – смеялась красавица, – что у вас, Ваше Величество, детей столько, сколько дней в году.

– Кто говорит? – прикидывался изумленным король. – Кому понадобилось пересчитывать моих отпрысков?

– При всех европейских дворах сплетничают о ваших фаворитках! – решительно отвечала Аврора, перестав смеяться и пристально глядя на великолепного гиганта.

– А что если нам, – предложил ничуть не смущенный король, – сделать тот год, о котором вы говорили, високосным? Давайте прибавим ему один день.

…Ребенок, который родился у Авроры и Августа, принес славу Франции. Его звали Морис Саксонский; в 1745 году он одержал под Фонтенуа блестящую победу над англо-голландскими войсками и стал маршалом.

Старший из двух братьев, Карл-Иоанн, отличался любовью к авантюрам. Уже в восемнадцать лет он, воюя на Средиземном море, самостоятельно захватил турецкую галеру. Его за это щедро наградили – сделали мальтийским рыцарем, хотя Карл-Иоанн был не католиком, а протестантом.

А какие замечательные, какие захватывающие истории про него рассказывали! Например, о его верном паже, который повсюду следовал за своим господином и часто ночевал с ним в одной кровати – якобы потому, что бесстрашный Кенигсмарк боялся крыс, а паж – нет.

– Они шуршат, и пищат, и норовят взобраться на постель, – с притворным ужасом повествовал как-то Карл-Иоанн приятелям. – А однажды мерзкая серая тварь свалилась на меня с балдахина.

– Ну а мальчик-то вам зачем? – спросили у него. – Отпугивать крыс, что ли?

– Вот именно, – кивнул молодой рыцарь, пряча улыбку. – Иоахим кричит на них и колотит по прикроватному столбику шпагой.

– Крысы-то, может, после этого и уходят, – возразили ему собеседники с сомнением. – Но как вам удается заснуть при таком шуме?

– А мне и не удается, – вздохнул Карл-Иоанн. – Однако же я все равно благодарен моему пажу.

Еще бы он не был благодарен! Ведь паж-то на поверку оказался юной графиней Саутгемптон, которая, влюбившись в Кенигсмарка, забыла свой супружеский долг и сбежала от мужа – человека, кстати, незлого и вполне достойного уважения.