Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Хотя имя Гумилева в очерке и не было названо, цензор, однако, распознал хитроумную уловку автора, процитировавшего 6 и 9 строфы из стихотворения «У камина», помещенного впервые в сборнике 1912 г. «Чужое небо» (2-я часть его посвящена Анне Ахматовой). В очерке Германа Балуева геолог Ольга, летевшая вместе с автором на самолете, рассказывает ему о своей судьбе, о том, что когда-то она училась музыке, очень любила и сама сочиняла стихи: видимо, в этом месте она и продекламировала приведенные цензором строчки, отсутствующие в опубликованном тексте. Другой бы не обратил внимания на эти вполне невинные с идеологической точки зрения строки, но наш цензор, получивший университетское образование и почитывавший, как мне известно, и самиздатского Гумилева, не только распознал подлинное авторство, но и увидел в них попытку «скрытого цитирования» и нежелательной пропаганды творчества гонимого поэта. Цитируемые строки были изъяты из очерка. Редакция уже успела к тому времени «проштрафиться». Главный редактор был снят с работы. Пикантная деталь: постоянно курировавший «Аврору» цензор Ленгорлита, тот самый, который опознал Гумилева, был назначен заместителем главного редактора (!).

Но не все цензоры были так образованны и проницательны, благодаря чему и удавалось иногда успешно процитировать стихи Гумилева, не называя при этом имя автора. Таким был, должно быть, цензор «Молодого Ленинграда», альманаха на 1964 год. К счастью, он не обратил внимания на такой пассаж в очерке И. А. Муравьевой «Чтобы вулканы не погасли», посвященном жизни и трудам вулканологов Камчатки. Возвратившись из экспедиции на базу, они, смеясь, рассказывают о всевозможных своих приключениях, в том числе о молодом вулканологе Виталии, решившем съехать вниз по «снежнику», громко декламируя при этом «И умру я не на постели, / При нотариусе и враче, / А в какой-нибудь дикой щели…», — и с этими словами он проваливается под снег (с. 101). Эти строки из стихотворения 1918 г. «Я и Вы», вошедшего в книгу Гумилева «Костер», не были распознаны цензором и благополучно проскочили в альманахе.

Остроумна уловка известной певицы Елены Камбуровой, выступавшей с песнями на стихи поэтов Серебряного века. Порою ей приходилось скрывать подлинные имена авторов текста, в частности — поэтов-эмигрантов. Гумилева удалось спеть на концертах (главным образом, в провинции) лишь благодаря тому, что автором текста неизменно объявлялся «Анатолий Грант».

Под этим псевдонимом поэт действительно выступал, но один-единственный раз, да и то подписав им не стихи, а прозу, — неоконченную повесть «Гибели обреченные», опубликованную в русском журнале «Sirius» (Париж, 1907, № 1). Певица рассказывает (интервью по радио), что просвещенные читатели, любители Гумилева, иногда «поправляли» ее, указывая на «ошибку», не догадываясь, что сделано это умышленно, — для того, чтобы провести цензоров и чиновников министерства культуры, утверждавших программу ее концертов.

И верно: в российской действительности малообразованный цензор — благо для автора…

* * *

«Неконтролируемые ассоциации», впрочем, возникали и в тех случаях, когда это вовсе не входило в намерения автора: порою он о них и не подозревал. Умение читать между строк, которым так гордился советский читатель (тогда кто-то переиначил знаменитую формулу, назвав СССР «самой читающей между строк

страной в мире»), порождало иногда комические ситуации. Помнится, все были поражены смелостью поэта Е. Маркина, опубликовавшего в «Новом мире» в 1971 г. (№ 10) стихотворение «Белый бакен» и давшего своему герою имя «Исаич». В этом тотчас же увидели намек на гонимого Александра Исаевича Солженицына, имя которого уже было запрещено к упоминанию, хотя других сближений с его жизнью и судьбой в стихотворении и не просматривалось.