Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Крайне усеченными выглядели в руководстве разделы, посвященные философии и религии. Дозволялось принимать лишь те книги, которые представляют «историческую ценность». По-видимому, таковой не обладали философские труды, указанные в колонке «Книги, не подлежащие продаже», — произведения А. Хомякова, Вл. Соловьева, П. Флоренского, Н. Бердяева (здесь двойная «вина»: автор оказался в эмиграции) и других крупнейших русских философов и религиеведов. Вполне понятно, что в той же запретительной колонке фигурируют «книги и журналы религиозно-проповеднического содержания». Более того, запрещалось покупать и продавать не только «книги разных религиозных сект (баптистов, евангелистов, духоборов и проч.») но и «коран, талмуд, библию, тору, евангелие». Правда, одно исключение сделано: «кроме уникальных экземпляров (как, например, Библия с рисунками Доре)».

В годы начавшейся «оттепели», в 1955 г., инструкция была пересмотрена: должность специального цензора отменена, разрешена покупка и продажа некоторых изданий без предварительного контроля, например, сочинений классиков марксизма-ленинизма, утвержденных учебников последнего времени и т. д. Но, в случае сомнений, и эти книги рекомендовалось отдавать на предварительную цензуру. В то же время решительно запрещалось приобретать издания, включенные в списки устаревших изданий и приказы Главлита, а также иностранные издания с цензорским значком «шестигранник» (см. об этом далее в главе 5). Решительно запрещалось приобретать и продавать «антисоветские и антибольшевистские издания, политически вредные книги и брошюры, авторы которых были разоблачены как враги народа; все служебно-религиозные издания, печатные произведения, пропагандирующие мистику и суеверие»[92].

В 60-е и позднейшие годы вся ответственность возлагалась на квалифицированного товароведа, занимавшегося приемкой литературы к продаже и ее оценкой. В 1977 г. разработана новая «Инструкция о покупке и продаже букинистических изданий в специальных букинистических магазинах», изданная отдельной брошюрой с грифом «ДСП» (для служебного пользования). Наибольший интерес в ней представляет «Перечень изданий, не подлежащих покупке». В него вошли все издания, зафиксированные в упоминавшихся уже главлитовских списках запрещенных книг. Другие пункты сформулированы столь широко, что давали большой простор для проявления индивидуальности контролеров. Например: «книги, пропагандирующие взгляды бывших оппозиционных течений в коммунистических партиях и лидеров этих течений» — здесь метили в отшатнувшихся от генеральной линии еврокоммунистов и, конечно, деятелей пражской «весны». Товароведы-приемщики должны также отвергать «враждебную коммунизму литературу», «иностранные издания, содержащие антисоветские материалы, пропагандирующие реакционную идеологию, а также всю литературу, изданную антисоветскими эмигрантскими организациями, все служебно-религиозные произведения печати, религиозно-мистическую литературу». «Не подлежит покупке, — говорилось далее, — изобразительная продукция, восхваляющая буржуазно-мещанский быт». Весьма любопытно примечание: «Разрешается продавать только библиотекам, партийным организациям и советским учреждениям по их заявкам: стенографические отчеты съездов и конференций КПСС, ВЛКСМ и т. д., выпущенных до июля 1953 г., издания “большой” и “малой” советских энциклопедий (1-е и 2-е издания), “Литературную энциклопедию”». В перечисленных изданиях «простой» покупатель мог обнаружить массу «криминальных» имен государственных и военных деятелей, писателей и ученых, «врагов народа», расстрелянных в 30-е годы. Тем не менее, как свидетельствует опыт автора этих строк, контролерам не всегда удавалось «навести порядок» в этой сфере. Так, в 60-х годах мною и моими друзьями не раз приобретались в букинистических магазинах «криминальные» издания, в том числе упомянутая 10-томная «Литературная энциклопедия» (издание было не закончено и прекращено в конце 30-х годов). Еще проще обстояло дело в Прибалтике. В букинистических магазинах Вильнюса, Таллинна и Риги обнаруживались самые неожиданные книги, немыслимые в таких же магазинах Ленинграда или Москвы, русские эмигрантские издания в том числе.