Как это сделано. Темы, приемы, лабиринты сцеплений (сборник статей)

Римляне славились <…> неслыханным даже в древности суеверием. <…> Теперь можно сказать, какие в Риме были гадатели. Их было две коллегии — авгуры и гаруспики.

Авгуры гадали по птицам. <…> Если птицы появлялись слева, с востока, это считалось хорошо, если с запада — плохо. <…>

Плутовство здесь было обычным. Подчас римляне дивились, как может авгур на авгура смотреть без смеха. «Смех авгуров» стал поговоркой о людях, которые знают кое-что о проделках друг друга.

Святая дружба, глас натуры.
Взглянув друг нá друга потом,
Как Цицероновы авгуры,
Мы рассмеялися тайком…

(А. С. Пушкин. Черновые строфы к «Путешествию Онегина»)[296]

.

Впрочем, сами римляне чаще упоминали в этой поговорке не авгуров, а гаруспиков — гадателей по внутренностям животных[297].

Наконец, проблематичны и обе «разгадки» — как горячности искандеровского учителя истории, так и тем более национальности гоголевского.

Речь ведется об истории и автобиографии, то есть, по идее, о подлинных лицах и событиях, а получается, что, о чем ни спросишь, в натуре ничего вроде и нет. Но что точно есть, так это любовь Искандера к загадкам-разгадкам, театральности и, last but not least, мотиву этнической идентификации с великими предками. Учитель-грек болеет за древнего грека (= Александра), а перс Искандер за древнего перса (= библейского Дария, вернее, если держаться исторических фактов, за тоже перса, Кира II Великого, исторического победителя Валтасара и покорителя Вавилона, 539 год до н. э.).

А два пересмешника (Сева и Чик) подражают римско-лермонтовским авгурам — правда, не по этнической линии, а по литературно-классической и «театральной». Причем их побочные перемигивания служат предвестием переглядываний Чика с режиссером школьного спектакля в основной фабульной коллизии рассказа (еще один театр — и на этот раз с отчетливо «властным» элементом!):