Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии

Авторы шутливо относят свое исследование к традиции «утра после попойки» [Алмонд, Верба: 10]. То есть речь идет о своеобразном научном протрезвлении. О том, чтобы взглянуть на демократию не через розовые очки. Для серьезных исследователей на Западе это время пришло в 1960-е годы, поскольку стало ясно, что былые идеалистические представления о демократии не совсем верны. Для нас это время настает сейчас, когда мы избавляемся не только от наивных перестроечных представлений, будто бы общество ждет демократии, но и от совсем недавних иллюзий, в соответствии с которыми Россия, накушавшись авторитаризмом, массово выйдет на протест.

Избавление от иллюзий совсем не означает избавления от демократии. Речь здесь идет совсем о другом. Конечно же, демократия имеет много недостатков. Любому человеку, читающему серьезные книги о жизни на Западе и бывающему там хоть изредка, это ясно без глубоких исследований. Но в то же время мыслящему человеку ясно, что лучше принять демократию с недостатками, чем автократию с некоторыми ее мифическими достоинствами, рассыпающимися под ударами реальной жизни.

Неясности, требующие новых знаний, у нас остаются в иной сфере. Мы плохо пока понимаем, как формируется демократия, поскольку логика формирования скрыта от наблюдателя и требует серьезных социологических исследований, в ходе которых разнообразные мифы отделяются от реальности. Именно такого рода исследование предлагают в своей книге Алмонд и Верба.

Где взять демократов для нашей демократии

Проблема нашей страны состоит в том, что, отчаявшись дождаться демократии, мы порой сильно драматизируем события, утверждая, будто настоящие демократические страны населяют идеальные люди, обладающие свойствами, совершенно немыслимыми для сегодняшней России. Мы полагаем, будто бы для успешных перемен нам нужны сознательные, хорошо информированные граждане, вовлеченные в политическую жизнь и проявляющие в ней активность. Мы полагаем, будто бы при решении вопроса, за кого отдать свой голос на выборах, эти граждане долго размышляют и тщательно взвешивают альтернативы.

Хорошо бы, конечно, и впрямь иметь таких граждан. Но вероятность достижения подобной гражданской зрелости в модернизирующихся странах ненамного больше вероятности появления там граждан, живущих руководствуясь моральным кодексом строителя коммунизма. На самом деле, как показали исследования Алмонда и Вербы, граждане сложившихся демократий редко ведут себя в соответствии с описанной выше моделью.

Они не являются хорошо информированными, – отмечают авторы книги, – не вовлекаются в политику по-настоящему глубоко, не особенно активны, а процесс, посредством которого они приходят к своему электоральному решению, – это все что угодно, только не процесс рационального расчета [Там же: 446].

Сей неожиданный вывод был столь скептически воспринят в академических кругах США, что «Гражданскую культуру» даже стали порой характеризовать как книгу, «где восхваляется всенародная апатия» [Там же: 11].

Дело, однако, не в восхвалении, а в трезвом взгляде на реалии, которые приверженцам идеалистических представлений о демократии кажутся странными. Анализ мировоззрения итальянских граждан показал, что «они и свою собственную партию рассматривают не как участника электорального состязания, а как церковь или „образ жизни“» [Там же: 157]. И это не должно удивлять, если принять во внимание «столетия внешней тирании со стороны самых разнообразных правителей, под гнетом которых итальянцы не обладали ни политическими, ни эффективными юридическими правами <…> Можно было бы, скорее, ожидать, что итальянцы станут смотреть на властные структуры не как на социальный институт, поддающийся их влиянию, но как на одну из естественных сил природы, – чисто катастрофическую, вроде землетрясения, – которую надо терпеть» [Там же: 252].