С подобными фактами исследователи вынуждены считаться, а не закрывать на них глаза. Возможно, США и Великобритания несколько больше похожи на идеал, чем Германия, Италия и Мексика, но даже эти ведущие англосаксонские страны его не достигли. Зато можно сказать про них другое: «информированного, вовлеченного, рационального и активного гражданина чаще можно обнаружить в успешных демократиях, чем в неуспешных» [Там же: 447]. Проще говоря, все эти характеристики действительно полезны для построения демократии и образованные элиты должны ими обладать, но есть еще множество иных факторов, формирующих успешную гражданскую культуру. В этой культуре обычно имеется немало пассивных людей, ведущих себя, скорее, как подданные монарха, чем как настоящие граждане. В этой культуре немало и тех, кто вообще далек от политики и настолько наивен, что полагает, будто она не оказывает на его жизнь никакого влияния [Там же: 34–36].
Более того, люди с подобной «неправильной» гражданской культурой часто даже не стремятся «исправиться», поскольку это глупо с чисто рациональной точки зрения [Там же: 449]. Ведь затраты сил и времени на серьезное изучение политики могут быть столь велики, что не останется времени и сил на активность, необходимую для нормальной жизни, для забот о семье, для повышения профессиональной квалификации, для поиска высокооплачиваемой работы. И тем не менее страны, в которых многие люди пренебрегают гражданской активностью, могут быть успешными демократиями. Как правило, это случается тогда, когда есть образованные, влиятельные элиты, действительно много внимания уделяющие политике, выборам, поиску информации и т. п. Качество функционирования властных структур и принятие верных политических решений не менее важно, чем гражданская активность [Там же: 12].
Как хорошо сказал один из авторов, цитируемых в книге Алмонда и Вербы,
проблема состоит не в том, каким образом 180 миллионов Аристотелей смогут управляться с демократией, а в том, как мы можем организовать сообщество из 180 миллионов обычных людей таким образом, чтобы оно осталось чувствительным к их нуждам [Там же: 451].
Именно такова сегодня наша задача в России.
Что по-настоящему хорошо знают жители демократических стран, так это свои права. Респонденты часто рассказывают социологам о возможности влиять на власть, добиваться принятия тех или иных решений. Но, как показало исследование Алмонда и Вербы, на деле эти граждане не так уж часто пользуются своими правами [Там же: 455]. Им просто не до этого. Тем не менее, слушая рассказы про развитые страны, мы часто полагаем, будто их жители действительно столь хороши как граждане, что постоянно проявляют свою активность. На самом же деле соотношение между пониманием своих прав и реальной готовностью тратить силы на гражданскую активность в демократических странах примерно таково же, как сочетание в нашей стране идеологии патриотизма с реальной готовностью пойти проливать кровь за декларируемые идеалы. На словах одно, на деле другое.
Для нашей страны из всего вышесказанного следует три вывода.
Во-первых, надо четко понимать, что в любой стране, прошедшей через долгий период тоталитаризма и автократии, не может быть большого числа людей, отличающихся высокой гражданской культурой. Алмонд и Верба показывают на примере Италии, Германии и Мексики, что это действительно так.
Во-вторых, разные страны могут прийти к нормальной демократии с разным культурным багажом. Скажем, Германия, несмотря на ее тяжелое прошлое, управляется сегодня не хуже, чем США и Великобритания. У Италии есть множество проблем, но она стала успешной европейской страной. И даже Мексика пошла по демократическому пути, хотя, бесспорно, отстает от Европы.
В-третьих, для того, чтобы в странах с проблемной гражданской культурой и сложным историческим путем сформировалась демократия, необходима образованная элита. Не просто знающая иностранные языки и любящая ходить по музеям, а понимающая, что демократический компромисс между разными группами интересов выгоден, как показывает опыт, всем конфликтующим сторонам, если, конечно, они хотят выжить и сохранить свою собственность.
Возможность демократии создают два сердцевинных процесса модернизации – образование и индустриализация, отмечают Алмонд и Верба [Там же: 491]. Сами по себе они не гарантируют успех. Но в промышленных странах, где доминируют городские жители и имеется возможность расширять свои знания о мире, рано или поздно формируются прагматичные элиты, желающие договориться между собой о таких правилах игры, при которых они не станут жертвами очередного автократа.