Как я был Анной

Был глубокий апрель, берёзы наливались русью, чирикали воробьи, круговорот красок в природе шёл своим чередом, ничто не предвещало драмы, когда нашу семью накрыл нравственный вопрос — усыплять собаку или нет? Пес Банди везде писал, в том числе в обувь, плохо видел, еле вспрыгивал на диван и кашлял слизью, потому что прожил шестнадцать лет, что для тойтерьера, видимо, больше и не надо, однако он ещё радовался жизни, любил поглаживания, поесть и вилял хвостом. Первая часть этого длинного предложения — аргументы моей жены в пользу усыпления. Не подумайте, что она бесчувственная стерва, просто ей нравятся чистые полы, и она убедила себя в том, что пёс мучается. Этого же мнения придерживалась бабушка. Мама говорит, что они обе овны по гороскопу, а овны любят чистые полы, вот они и сговорились. Мама — рыба, а сестра — гладиолус, она так говорит, потому что не верит в гороскопы, Иисуса и социальную справедливость, зато верит в феминизм, что бы это ни значило. Мама и сестра ратуют за вторую часть длинного предложения, которое вы уже забыли, но я напомню. Раз пёс любит еду, поглаживания и виляет хвостом, значит, он ещё радуется жизни, а раз он радуется жизни, значит, усыплять его не милость, а убийство. Мысль о том, что пёс не особо страдает и не особо радуется жизни, а просто живет заведённым порядком, никому из моих женщин в головы не приходила. Они любят крайности, любят, чтобы кто-то страдал или кто-то радовался, потому что, наверное, боятся понять про себя в глубине души, что сами они живут вполне среднестатистически, без страданий и радостей, обычно. А если они такое признают про пса, они и про себя могут признать, отчего их характеры поведут их к переменам, которых все люди боятся, и им придётся сразиться с этим страхом и, возможно, целиком ему проиграть. Я иногда думаю, что все мы живём в зоопарке, но не в таком, как в Перми, где звери сидят в карцерах, а в таком, как в Геленджике, где много места и медведи, например, живут на одной территории с волками. Я наблюдал за их жизнью и заметил, что волки очень хорошо чувствуют ту невидимую черту, за которой им может грозить опасность от медведей, и хотя никакого забора нет, волки этот рубеж не пересекают, а приближаясь к нему, становятся осторожными и тихими, навостряют уши и нюхают воздух. Так и люди. Приближаясь к невидимой черте, за которой их ждут большие перемены, они инстинктивно её чувствуют, боятся и не пересекают, потому что перемены — это неизвестность, а хуже неизвестности ничего нет, даже плохая известность лучше неё, такие уж мы консерваторы. Все мои женщины — сплошь консерваторы. Почти все женщины такие, потому что если слишком часто переносить и перестраивать домашний очаг, то от него может ничего и не остаться.

Я это всё так расписал не к тому, чтобы поумничать, а к тому, что вопрос — усыплять Банди или нет — состоит из кучи вопросов: тут и жизнь, и смерть, и милосердие, и долг, и любовь, и «мы в ответе за тех, кого приручили», и твари дрожащие и право имеющие, и даже кто мы такие вообще, куда идём, чего хотим и т. д.

Может, не так лихо, может, я чуток перегнул, но целую неделю мои домашние тенями слонялись по квартире. В субботу мама собрала большой совет. Ей нравится говорить — большой совет, потому что в детстве она любила Кутузова, который тоже собирал большой совет. На прошлый день рождения мы с женой, сестрой и бабушкой подарили ей, помимо фитнес-часов, шёлковую повязку на глаз. Хотели пошутить, а мама обиделась. Не потому, что повязка, а потому что купили, ведь она сама могла связать.

На большом совете, как вы понимаете, жена и бабушка ратовали за усыпление, а мама и сестра за неусыпление. Они все перессорились, истормошили пса, поплакали, а потом помирились и пришли к консенсусу — раз голоса разделились, то решаю я. И дали мне время на обдумывание — до вечера воскресенья. Всю субботу и полвоскресенья меня обхаживали с двух сторон. Приводили доводы, резоны и голые эмоции. Показывали фотографии, говорили о ремонте и новом ламинате, который глупо класть, пока пёс везде писает. Я устал от этого и в воскресенье ближе к вечеру пошёл за булочкой и поговорить с мужиком.

Я купил булочку с марципаном. Я всегда покупаю булочку с марципаном, потому что лучше всего человек помнит запахи. Обоняние — первое из шести чувств, которое пробуждается у младенцев. В детстве я ел булочки с марципаном. Мама моя ещё не растолстела из-за щитовидки, отец носил вдоль тела сильные руки, сестра вообще не родилась, а жене было четыре года и она жила на другом конце города. Не скажу, что тогда мир был постижим, но у меня хотя бы не было биполярки, не было маний и не было таблеток, превращающих моё тело в кисель, а разум — в туман.