Как я была Пинкертоном. Театральный детектив

Вдруг возникло неприятное ощущение, что за мной кто-то следит. Ночь не очень лунная, освещение на корме так себе, сколько ни крутила головой, никого не увидела, но отвратительное ощущение не проходило. Тьфу! Так можно стать истеричкой хуже Меняйлова.

– Вернись к расследованию! – приказала я себе и приказ выполнила.

Я представила, как она стояла вот тут, как вылетел шарфик, как перегнулась через перила, пытаясь поймать, как кто-то «помог», отправив за борт… Почему она не сопротивлялась, не закричала? Положим, зазвучали гудки – сначала один, потом второй, потому Свистулькин услышал только короткий смех и всплеск. Но как убийца мог так точно рассчитать? Почему она смеялась? У Любови Петровны не было на пароходе столь близких друзей или подруг, чтобы рядом с ними беззаботно тянуться за шарфиком.

Чем больше я думала, тем ясней понимала, что кто-то лжет. Кто? Свистулькину нет никакого смысла, к тому же он спал внизу. Все обитатели кают верхней палубы дружно заявили, что пребывали в объятиях Морфея, аки младенцы после купания. И все же Павлинова была не одна…

Я снова встала подле перил, от вида черной воды за бортом стало не по себе, даже голова закружилась. Любови Петровне завидовали многие, любили далеко не все, но чтоб так!..

– Тянет на место преступления?

Голос Проницалова заставил меня вздрогнуть.

– Господи, как вы меня испугали!

– Никого здесь не видели? Говорят, преступников тянет на место преступления.

– Нет, только вы и я. – Мне стало не по себе от понимания, что за мной и впрямь следили. Неужели это был Проницалов? Конечно, подкрался незаметно, а теперь пытается вывести на чистую воду.

Милиционер сел на скамью и доверительно сообщил мне:

– Все сказали, что ночью спали.

Не стоило сомневаться!

– Надо попытаться понять, кому была выгодна гибель Любови Петровны. Только я же ваших не знаю. Подскажите?

Ого! А он совсем не глуп, даже наоборот. Но не возразить я не могла.

– Вы так уверены, что это сделала не я?

– Не, на кой вам?

Тронутая высоким доверием к своей персоне, я обещала помочь.

Его вызвали в радиорубку, а я отправилась спать. Утро вечера мудреней.

С этой минуты началось наше настоящее содружество с товарищем Проницаловым, работавшим, кстати, весьма толково. Лучшая демонстрация постулата, что умом тоже нужно пользоваться с умом.

Уснуть не удалось, моя соседка по каюте Ангелина Ряжская сладко посапывала на своем месте, а я лежала, глядя в темноту, и пыталась сосредоточиться, чтобы решить вопрос, кого и чем так допекла Любовь Петровна.

Но и сосредоточиться не получилось, раздался осторожный стук в дверь.

Внутри все похолодело. Теперь я была уверена, что за мной на палубе наблюдали! Конечно, преступник явился, чтобы отправить следом за Павлиновой и меня. Правда, я умею не только плавать, но и постоять за себя. Но и Любовь Петровна умела.

На цыпочках я подошла к двери и только взялась за ручку, как… Я едва не заорала от неожиданности, потому что Ряжская бесшумно выбралась из своей постели и встала рядом со мной с бутылкой нарзана в поднятой руке, готовая обрушить ее на голову злоумышленника. Кивком Ангелина Осиповна показала, чтобы я открывала, но я предпочла сначала поинтересоваться:

– Кто там?

– Это Проницалов. Извините, у меня новости из Тарасюков.

Я с трудом сдержалась, чтобы не выскочить в коридор немедленно.

– Подождите, сейчас выйду.

– Ага.

Ряжская остановила меня:

– Не выходи! Вдруг это преступник разговаривает голосом милиционера?

– Геля, ты с ума сошла? Там новости о Павлиновой.

– Пусть сюда зайдет. Вдвоем мы его запросто скрутим, – настаивала Ряжская.

Я посмотрела на нее, на себя и едва не расхохоталась. Скручивать бы не пришлось, сам от смеха скрутился бы, потому что вид у нас двоих был весьма боевой. Миниатюрная Ряжская в папильотках, выглядывавших из-под доисторического кружевного чепца, большой ночной сорочке, таких же огромных тапках и с бутылкой нарзана в качестве боевого оружия, и я в сорочке до колен.

Накинув халат, я все-таки вышла в коридор, напутствуемая ворчанием Ангелины:

– Убьют, потом не жалуйся…

Это действительно был Проницалов, без топора или чего-то подобного в руке, разве что с листком бумаги. Мы выбрались подальше от кают, чтобы не разбудить остальных, где милиционер сообщил мне, что поиски на дне возле Тарасюков увенчались успехом!

Я схватилась за сердце, живо представив страшную картину утопленницы…

– Ага, туфлю выловили.

– Что выловили?! – я не поверила своим ушам.

– Туфлю, от которой вы каблук нашли.

Сердечный приступ отменялся или хотя бы откладывался.

– И все?

– Пока да. Утром поиски продолжат.

– Хорошо. Если не найдут труп, не будите меня, пожалуйста, до утра, – устало попросила я и отправилась к себе. Вслед неслось:

– Ага. – То ли Проницалов уподоблялся Василию Свистулькину, то ли в Тарасюках это выражение было местной особенностью.

Услышав новости, Ряжская обозвала Проницалова идейным дураком и категорически запретила мне открывать, даже если он найдет труп Павлиновой под нашей дверью.

Я ужаснулась тому, что мы стали произносить слово «труп» без содрогания.